Немой набат

Горбонос опять ожесточился, отрицательно замотал головой. Но тут же, видимо, подумал о чем-то своем и ответил спокойнее:

— Дела в небыль ушли. Такие хвостики остались, что не ухватишь. Порожняк.

Но для Подлевского именно «хвостики» представляли особый интерес, он любил и умел раскручивать мелкие фактики, которые другие упускали из виду, а потому с деланым равнодушием спросил:

— Что за хвостики?

Горбонос небрежно махнул рукой:

— А-а, свистёж, лажа. Должок за одним лохом остался, да взять не с кого. Мы его на бабки поставили, на счетчик, а он из окна выкинулся. А с родни какой спрос? В суд расписку не предъявишь, как бы самим не погореть. Наехать, припугнуть? В девяностые мы так и делали. Михал Лексеич всегда этого... Капоне вспоминал: добрым словом и пистолетом можно сделать больше, чем просто добрым словом. Но мы не мочили, нет. А сейчас это не катит, опасно, держи уши шире. Да и четверть века прошло. Назад покойников не носят.

— А что за расписочка?

— Да обнакновенная. Взял столько-то, обязуюсь вернуть тогда-то.

— И на что брал?

— Это по дурке разговор. У него спроси, — поднял глаза к потолку, — ежели тама встретитесь. Михал Лексеичу хата его понравилась, обмен предлагал за списание долга, да тот ни в какую. Ну, прижали мы его, а он в окно сиганул, с большого этажа. Вот и грызи бамбук.

— Да-а, — неопределенно протянул Подлевский. — А сейчас к той истории вернуться нельзя? Говорите, родня осталась?

— Ты что?! — испуганно вскинулся Горбонос. — Те дела лучше не ворошить. — Вдруг обмяк, опять изучающе осмотрел гостя, о чем-то подумал, почесал в затылке, сказал: — Я той хреновацией заниматься не буду.

Подлевский понял: Горбонос суемудрствует, это предложение продать расписку, хочет в долю. Ответил:

— Сперва расписочку надо поглядеть.

— Погляд денег стоит.

«Только в одном я ошибся, — подумал Аркадий, — этот позднеспелый огурец не в долю хочет, а получить за расписку сразу. Видать, дело совсем тухлое. Стоит ли связываться? Ну, сперва узнаем, какой прайс».

Пошел напропалую, спросил в лоб:

— За расписку сколько хотите?

Горбонос от прямоты растерялся, заёрзал на стуле, стеклянноглазо глядя на Аркадия. Видимо, опасался продешевить, но и спугнуть гостя не хотел.

— Чего цену назначать? Я с золотых подносов не жую, но человек не последний. Михал Лексеич меня никогда не обижал. А потом... — Опять почесал в затылке, опять что-то прикинул. — Меня обижать нельзя. Ежели расписка куплена, это тоже факт. В эту сторону думай.

Этот тертый мужик явно угрожал Подлевскому в случае неудачной торговли известить кого-то о попытке покупки расписки — возможно, родню должника. Лучше все-таки не ввязываться в эти тараканьи бега. Однако расписку-то посмотреть все же интересно.

— О чем торговаться, пока бумагу не видел?

— А это счас.

Горбонос торопливо поднялся, ушел в другую комнату. Аркадий слышал, как он вполголоса, неразборчиво говорит с кем-то, как хлопнула негромко дверца шкафа или какой другой мебели. Но вернулся скоро, держа в руках фотографию. Предупредил:

— Даю наколку: Михал Лексеич фотокопии расписки сделал, штук десять. Не ксерокопии, а фото. Ох, умен был! Интеллихент! Говорил: в суд нам не сунуться, а вот пригрозим послать фото расписки его знакомым — как домкратов меч! — он и дрогнет.

Аркадий взял копию, внутренне насмехаясь над «домкратовым мечом», но в следующий миг, как в старой песне, «дыханья уж нет, в глазах у него помутилось». Сверху было написано: «Я, Богодухов Сергей Васильевич...» Дальше читать не стал, только вид делал, а сам лихорадочно вспоминал, как на вопрос об отце Вера замялась, ответила, что он скоропостижно скончался от сердечного приступа. А еще в голову ударило: мой-то отец тоже на эту квартиру глаз положил, ну и дела! Равнодушно сказал Горбоносу:

— Что ж, несите оригинал, будем торговаться. Да! Несколько фотокопий прихватите.

— Ну вот, ты боялась, а только юбочка помялась. Зачет! — удовлетворенно хмыкнул Горбонос, направляясь в другую комнату.

Винтроп наведался в Москву на пару дней — по пути в Алматы, — и у него не было времени на Подлевского. Но «сливной бачок» достал его мольбами о встрече, а потому Боб предложил позавтракать в тихом отеле «Арбат», спрятанном в старомосковских переулках, — он любил останавливаться здесь. Когда-то отель был на особом счету, тут селились партийные бонзы и чины зарубежных компартий, инкогнито прибывавшие в Москву. Те времена минули, интерьеры четырехэтажного отеля устарели, однако удобное место в центре восполняло отсутствие роскоши. Как говорят лошадники, «порядок бьет класс», а порядок здесь был отменный.

Аркадий предупредил, что речь пойдет о личных вопросах, что ему нужен мудрый совет Боба. Винтроп неторопливо уплетал специально приготовленную шефом выпускную глазунью с беконом — не омлет из яичного порошка! — а Подлевский, не притрагиваясь к кофе, говорил, говорил.