Немой набат

— Признаться, никогда не бывал в Красногорске, а областная столица недурна. Понаехи в глаза не бросаются, как в иных местах. — он не использовал слова «мигранты» и «гастарбайтеры», на жаргоне светской тусовки, столичного полусвета их называли «понаехи». — Наверное, из Москвы у вас нередко хантят сотрудников.

— Да, Аркадий Михайлович, переманивают, и нередко, тут вы в десятку попали. — Суховей легко перешел на канцелярит. — Некоторых хэдхантеров в лицо знаем. Мелькнул — жди утечки персонала. За планктоном охотятся усердно, особенно за теми, кто связан с программным обеспечением.

— Я этих хэдхантеров считаю разложенцами. Стимулируют амбиции, а на деле... Мне, Валентин Николаевич, именно с такой публикой пришлось столкнуться. — Он в очередной раз поправил галстук.

— В какой сфере?

— Чтобы прояснить ситуацию, необходимо коснуться случайностей, увы, нередко дирижирующих нашей жизнью, — красиво перешел к делу Подлевский.

Суховей понял, положил перед собой лист бумаги, гарантируя максимум внимания.

— Да, да, Валентин Николаевич, все началось с дурацких домашних затруднений. Я семьей не обременен, живу по-холостяцки, и на майские праздники дернула меня нечистая заняться приборкой антресолей, где пылятся отцовские бумаги. И что же я обнаружил среди них? Оказывается, папаша мой, царство ему небесное, в середине девяностых затеял покупку трехкомнатной квартиры в центре и отдал задаток, на что имеется расписка некоего Сергея Михайловича Богодухова. Но глубока житейская колея! Богодухов скоропостижно помер, батюшка мой слег и вскоре тоже скончался. А четверть века спустя я натыкаюсь на расписку, после чего узнаю, что в квартире бывшего владельца безбедно проживают его наследники, простите, фуфлыжничают за чужой счет по принципу «Кому должен, всем пр-рощаю».

Суховей практически не отрывал взгляда от лица рассказчика, но периодически делал пометки на бумаге.

— Представляете мое положение? Обескураж! От этих житейских попечений моль в голове завелась! — пафосно воскликнул Аркадий.

— Еще как представляю, дорогой мой! — откликнулся Валентин. — Пожалуй, спустя четверть века и в суд не обратишься.

— Да в том-то и дело! Вдобавок расписка фиксирует лишь наличие долга, без адреса квартиры. Кроме того, стоимость жилья с тех пор заметно возросла, и я веду речь только об одной комнате.

— А миром не вытанцовывается?

— Куда там! Извините за жаргон, меня на катере да к такой-то матери! Попытался привлечь адвокатов, но попались как раз те скобленые рыла, с кого мы разговор начинали. Опущенцы! И плюнуть нельзя: вход — по рублю, а выход-то — за червонец! До одури замучили, но вывод один: стерильно, по закону проблема не решается, знаете, мол, как у нас дела стряпаются. Еле-еле от этих супостатов отбился.

— Да-а, — сочувственно покачал головой Суховей. — Вопрос не мой, однако я дал слово вам помочь. Подскажите, Аркадий Михайлович, — чем? Чего вы от меня ждете? — В своей шутливой манере, но явно с подтекстом сказал: — Что под жернов насыпят, то он и перемелет. Впрочем, в современном мире эта старая формула звучит иначе: каким софтом железо загрузят, в таком ключе программа и результат выдаст. — И тоже подчеркнул свою близость к Винтропу: — Как говорит наш с вами общий друг, кстати великий реалист, у него на родине любят держаться такого принципа: надеяться на лучшее, готовиться к худшему и соглашаться на среднее. Кстати, я его для себя как бы окрестил словом «SOS».

— SOS? Сигналом тревоги? — удивился Подлевский.

— Не-ет, Аркадий Михалыч. В нашей среде это слово расшифровывают иначе, по смыслу букв. В переводе на русский это значит «медленнее, старше, умнее».

— Надо взять на заметку, — улыбнулся Подлевский, а сам напряженно думал, как вести себя с этим опытным человеком.

Именно вопрос, что просить у Суховея, был для него самым трудным, уже несколько недель он ломал над ним голову. Сопоставляя новую политическую ситуацию в стране с той мерой вседозволенности, какая допустима теперь лично для него, Аркадий все более утверждался во мнении, что формат наступающей эпохи, неконцептуальной, чреватой идейным тупиком, позволяет действовать дерзко. Как в девяностые, вновь замелькал впереди призрак солженицынского «разграба», засветила заветная жизнь во весь размах рук. Богодуховы перестали для него быть Верой и Катериной Сергевной, превратившись в безымянных наследников умершего владельца квартиры, должника его отца. Он уже не задумывался о происхождении долга. какое это имеет значение? Долг был! И пусть теперь он тянет только на стоимость одной комнаты, это неважно. Но комната по праву должна принадлежать ему, за нее уплачено четверть века назад. А дальнейшее — дело техники. Не зря говорят, что стыд уходит вместе со снимаемой одеждой, а совесть испаряется с вожделениями стяжательства. В конце концов, незыблемый принцип Парето гласит: богатство всегда находится в руках немногих.