Читаем Немцы полностью

— Что-то мне не нравятся ее аденоиды, даже страшно куда-то ее отпускать, — и слышно — Эрна прошептала Сигилд: «Мы же собирались в воскресенье за подарками. Ну, мам! Мы же запланировали!» — и он поехал восвояси. Никому не нужна любовь. Живешь в уверенности, что твоя любовь нужна всем. Нужна всегда. Снег, но когда перемещаешься в машине — ничего зимнего; зиму, Новый год, дни рождения, праздники — всё отняла работа, машина и возраст… С беременной Сигилд они пошли за грибами, нашла белый: «Это лес мне подарил». У Сигилд был маленький, аккуратный животик, мячиком. Однажды стало плохо на эскалаторе и она упала на руки Эбергарду. Зиму обещали еще шестьдесят дней, а потом она должна уйти; поплевав за плечо, подув, он ехал, с мучением вслушиваясь в отчетливо раздающиеся звонки бывшей жены, — галлюцинация, преследующая его уже около года; с прилавка свесили ноги рождественские чулки, бегали друг за другом разноцветные лампочки по карнизам, на Синичьих горах ковшом светился трамплин и скелетно мигала какая-то елка, полосатые ленточки огораживали места падения сосулек, сугробы громоздились как проявление какой-то нездешней силы, не побиваемой ничем, — Эбергард смотрел в зад «мерседеса», летящего впереди, и думал: как легко убить. Удар клавиши. И меня. Снежный дым клубился в трапециях электрического подфонарного света, они поползли под землю, за снегоуборочной машиной, гладившей стены тоннеля вспыхивающим светом, наверное, и смерть похожа на тоннель: спускаешься, въезжаешь, ниже, пониже, и впереди уже нет света, а потом — выключают звук; и — они вылетели из-под земли.

Вот и обжились в чужом, в съемной, комнаты пропитались их взглядами и словами и обмякли, цвета и запахи, материалы уже неразличимы как цвета, запахи и материалы, а как одно — там, где мы просыпаемся…

— Что случилось?

Улрике — она улитка, носит его дом на себе, она умеет, она сможет посреди любых стен развернуть, устроить вот это… что ничего не страшно, ты не останешься один, красивая девушка улыбается:

— Добро пожаловать, — развесила по стенам распечатки проекта — их новая квартира, жизнь, — пойдем: столовая, круглый стол, он напротив кожаных диванов, белой кожи, пусть светильник — кораблем, окна до пола — они будут пить кофе над землей, в небе — круто! — Эрне ужасно понравится, да? Барная стойка — природный камень в гостиной, вот — мозаика, такой будет паркет, даже светлее… Знаешь, как называется ванна? «Любовная история». В форме сердца!

Выберет сама, съездит со строителями по ярмаркам и магазинам, чтобы не отвлекать, выберет то, что порадует Эбергарда, его дочь, их маленького; прикольная вращающаяся дверь в комнату Эрны — она открывается в обе стороны, она вращается, она вращается без шороха, после вращения закрывается плотно, гарантия на механизм пять лет — здесь нечему ломаться, такую дверь делают в Тверской области, но делают немцы, они следят за экологией…

— Эрна не едет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Премия «Национальный бестселлер»

Господин Гексоген
Господин Гексоген

В провале мерцала ядовитая пыль, плавала гарь, струился горчичный туман, как над взорванным реактором. Казалось, ножом, как из торта, была вырезана и унесена часть дома. На срезах, в коробках этажей, дико и обнаженно виднелись лишенные стен комнаты, висели ковры, покачивались над столами абажуры, в туалетах белели одинаковые унитазы. Со всех этажей, под разными углами, лилась и блестела вода. Двор был завален обломками, на которых сновали пожарные, били водяные дуги, пропадая и испаряясь в огне.Сверкали повсюду фиолетовые мигалки, выли сирены, раздавались мегафонные крики, и сквозь дым медленно тянулась вверх выдвижная стрела крана. Мешаясь с треском огня, криками спасателей, завыванием сирен, во всем доме, и в окрестных домах, и под ночными деревьями, и по всем окрестностям раздавался неровный волнообразный вой и стенание, будто тысячи плакальщиц собрались и выли бесконечным, бессловесным хором…

Александр Андреевич Проханов , Александр Проханов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Борис Пастернак
Борис Пастернак

Эта книга – о жизни, творчестве – и чудотворстве – одного из крупнейших русских поэтов XX века Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем.Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека. В книге дается новая трактовка легендарного романа «Доктор Живаго», сыгравшего столь роковую роль в жизни его создателя.

Анри Труайя , Дмитрий Львович Быков

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги