Немцы

Отставной обер-лейтенант Отто Бернард таскался по двору со щеткой и ведром грязной воды, брезгливо морщась и поминутно теряя огромные деревянные сандалии-колодки. Кондуктор спальных вагонов Клосс, изогнув длинное тощее тело, скоблил грязные ступеньки крыльца первой роты.

Комбат вечером заглянул в каждый уголок.

– Дал им жизни – так посмотри, как забегали! Петр Матвеевич, – обратился он к Лаптеву, – я свое дело сделал – фрицев всех перетряхнул, пыль из них выколотил. А ты уж насчет политоформления постарайся. Доску показателей, что ли, сооруди.

– Доску уже оформляют. Плакаты тоже готовы, можешь пойти посмотреть.

Лаптев повел Хромова в красный уголок. Там, почти метя бородой по полу, Чундерлинк, наконец-то попавший в свою стихию, старательно выводил белилами на красном полотнище: «Эс лебе дер Ерсте Май». При появлении офицеров он вскочил и поклонился.

– Пиши, пиши себе, – буркнул комбат. – Ну, а доска как?

Лаптев указал на большой деревянный щит, разграфленный линиями.

– Как только соберу окончательные сведения, заполним и вывесим. А ты мне скажи, в чем дело с зарплатой? Ко мне тут приходили несколько человек…

– А ты гони их в шею, – спокойно ответил Хромов, садясь и закуривая. – Это я отдал распоряжение задержать зарплату. На нашей шее уже висит долг более сорока пяти тысяч рублей. Ты это знаешь.

– Но я не понимаю… Ты задерживай зарплату тем, кто в долгу. А остальные при чем?

– А при том, что если я им деньги раздам, то с долгами никогда не расплачусь. Содержание каждого в триста с лишним рублей обходится, а некоторые паразиты ухитряются меньше двухсот рублей в месяц зарабатывать. Мы, что ль, с тобой будем за них расплачиваться?

– Надо добиться, чтобы каждый на свое содержание зарабатывал. Но я считаю неправильным не платить денег тем, кто их заработал, – гнул свое Лаптев. – Ты можешь этой мерой у всех отбить охоту работать.

– Уж ты, я знаю, всегда за этих немцев горой стоишь, – хмурясь, заметил Хромов. – Можно подумать, что ты не советский офицер…

Лаптев побледнел.

– Вот именно потому, что я советский офицер, а не какой-нибудь там… я и должен поступать так, как велит мне моя честь и партийная совесть. Я высказал свое мнение. Можешь поступать как хочешь.

Комбат плюнул и напоследок так хлопнул дверью, что Чундерлинк вздрогнул и пролил банку с белилами.

Штребль вышел из госпиталя накануне Первого мая и сразу же заметил, что в лагере на удивление чисто, а проходя через двор, увидел около столовой здоровенный красный щит, исписанный белыми буквами. Это оказалась доска стахановских показателей. Среди фамилий Штребль обнаружил и свою. Он иронически хмыкнул и пошел в первый корпус. В комнате его тоже ждали большие изменения: вместо нар здесь стояли железные кровати, застланные чистыми одеялами, белели подушки в свежих наволочках. Вебер объяснил ему, что по распоряжению комбата эта комната предназначается только для лучших рабочих.

– Надеюсь, мое место сохранилось за мной? – неуверенно спросил Штребль.

– Конечно. Хауптман даже справлялся о твоем здоровье.

Штребль оглядел комнату. На стене висели два портрета в бумажной окантовке, как сообщил Вебер, это были Маркс и Энгельс. На тумбочке рядом с его кроватью стоял горшок с чахлой, но поправляющейся примулой. «Не иначе старина Бер приготовил мне сюрприз», – подумал он, сходил за водой и полил цветок.

Лесорубы вернулись раньше обычного. Бер, увидев Штребля, радостно закричал:

– Сервус, милый друг! Как вы себя чувствуете?

Эрхард и Раннер крепко пожали ему руку. Потом все вместе отправились в столовую.

– Питание день ото дня становится все хуже, – печально констатировал Бер, усаживаясь за стол. – Суп все жиже, и каши все меньше.

– Зато появились цветы в комнатах, – улыбнулся Штребль и подмигнул Беру.

Румяная Юлия Шереш поставила перед ними миски со щами. Действительно, щи были почти пусты, в них болтались редкие листики зеленой капусты.

– Чем же это можно объяснить? – спросил Штребль, посмотрев в свою миску. – Еще две недели назад еда была значительно лучше.

– Воруют, – мрачно ответил Раннер. – Пока на кухне были русские, было еще терпимо, а с тех пор как Грауер поставил туда своих любовниц, совсем жрать стало нечего. Сами отъелись, мужей откармливают, ну и Грауера, конечно, не забывают. Посмотрите, как растолстела фрау Шереш, а и месяца нет, как попала на кухню. Не отворачивайте морду, Шереш, я правду говорю. Вы и сами заметно поправились.

Смущенный Шереш за соседним столом пробормотал в свое оправдание:

– Твоя Магда тоже на кухне работает…

– Ладно вам! На завтра обещан хороший обед, – сообщил уже успевший загореть на первом солнышке здоровяк Эрхард. – Эту неделю мы работали просто как черти. Неужели нам не заплатят к празднику денег и не дадут нажраться вдоволь? Я тогда не прощу этого русским.

После обеда Штребль хотел было пройтись по лагерю, но вдруг почувствовал страшную слабость и головокружение.

– Идите-ка ложитесь, – приказал Бер. – Вы белы как мел. Видно, рано вас выпустили из госпиталя.

Штребль снял ботинки и покорно лег.