Немцы

В Свердловске Лаптев получил приказ готовить транспорт в Румынию, поэтому и вернулся домой такой довольный. Но даже жене ничего не сказал. Сообщил только в штабе батальона да старосте лагеря Веберу, строго-настрого приказав держать эту новость в секрете. Однако немцы по счастливому лицу своего старосты сразу догадались, что произошло какое-то важное и радостное событие. Вебер на их вопросы ничего не отвечал, лишь кивал головой, пряча улыбку, из чего нетрудно было догадаться, что скоро будут отправлять домой. Все терялись в догадках: кого же отпустят теперь? Среди интернированных почти не было больных, не было и маленьких детей, кроме ребенка Штребля.

Лаптев просмотрел все списки интернированных и поставил возле некоторых фамилий таинственные крестики. Большая часть этих крестиков приходилась на фамилии женщин, и вообще крестиков было очень много. Добрый Вебер не сумел скрыть и этого. Немки сделались сами не свои, работать совсем не могли, только все перешептывались друг с другом.

Как только Лаптев появился в лагере, они окружили его, принялись плакать и, несмотря на отчаянное сопротивление Лаптева, пытались ухватить его руку, чтобы поцеловать.

– Скажите нам правду, господин лейтенант! Отпустите нас к детям, милый, хороший, замечательный господин офицер!

Крестьянки повалились на колени. Лаптев совсем растерялся.

– Встаньте, встаньте вы, пожалуйста! Да, да, скоро поедете домой. Руку-то мою пустите! Эх, какие глупые! Руку-то зачем целовать? Этого еще не хватало!

Наконец магические крестики возле фамилий, поставленные Лаптевым, обрели ясные очертания: домой отправляли всех женщин, а также мужчин – венгров, румын, чехов. Всего уезжало более двухсот пятидесяти человек. Это было вдвое больше, чем прошлой осенью. Теперь никого не страшили слухи «о шахтах Донбасса»: еще зимой пришли из Румынии письма. Все добрались живыми и здоровыми, и только один из бёмов, приехав домой, съел слишком много вареной грудинки и помер.

Счастливый носился по лагерю Чундерлинк и каждому по секрету сообщал, что против его фамилии тоже стоит крестик. Он был чех, всю жизнь проговоривший на немецком языке. Уезжал венгр Иоганн Хорват. С ним ехала и его хорошенькая Нелли.

– Что же ты молчишь, Рудольф? – удивленно спросил Раннер Штребля, когда весть о новой отправке дошла и до лесорубов. – Ты же вполне можешь считать себя венгром. Много ли в тебе немецкой крови?

– Ты почти прав, – мрачно ответил Штребль. – Моя мать была венгеркой, ходил я в венгерскую школу. Думаю я почти всегда по-венгерски, хотя говорю по-немецки. А то бы меня русские совсем не поняли. Но мой отец все-таки был немцем. Удивляюсь я: что это все пытаются доказать, что они не немцы? Где же наше национальное достоинство?

– Да ну тебя! – отмахнулся Раннер. – Я назвал бы себя хоть чертом, лишь бы поехать домой. Ведь все же спешат увидеть жен, родителей, детей! Тебе хорошо рассуждать – тебя дома никто особенно не ждет.

– Да, мне хорошо, у меня все здесь, – Штребль зло усмехнулся.

Вечером он играл с сыном. Петер лежал на кровати и ловил палец отца, который тот то протягивал, то отдергивал. Мальчишке шел пятый месяц, и он становился день ото дня все забавнее. Штреблю пришлось теперь самому возиться с ним – всех женщин увезли в лагерь для отправки.

– Ну, товарищ по несчастью, не пора ли тебе спать? – спросил он, когда возня с сыном стала его утомлять, – на твоем месте я бы только и делал, что спал.

За окнами загремели колеса повозки, и через минуту в барак зашел Колесник.

– Собирайся со всем барахлом, – велел он Штреблю. – И парня бери. Засветло чтобы нам в лагерь поспеть.

Штребль оторопел.

Через полтора часа он со спящим Петером на руках и мешком за плечами входил в ворота лагеря. Его встретил Ёзеф Вебер. Он осторожно взял ребенка и нежно прижал к себе.

– Скоро мы увидим наш Банат, Рудольф. Благодари сына – если бы не этот малыш, тебе бы не скоро удалось попасть домой.

Штребль молчал. Он думал только о том, как бы ему увидеть Тамару. Транспорт уходил завтра в ночь, следовательно, в его распоряжении оставалось больше суток… Он оглянулся на ворота лагеря – они были заперты на засов. Уйти незамеченным было сложно. Да и куда идти?

Он понес Петера во второй корпус. Взбудораженные немки не спали, они готовились к отъезду, что-то зашивали, укладывали в чемоданы, прихорашивались перед маленьким зеркалом, переговариваясь счастливыми голосами. Увидев Петера, маленькая Фрони радостно заулыбалась и сразу же уложила мальчика на свою постель, со всех сторон подоткнув одеялом.