Немцы

— Слушай, мой вопрос? Не поймут, да пусть и идут в жопу! Чего тут можно не понять, если они еще хотят работать в городе и куда-то заходить?! Посылай и не зацикливайся так на этом. Нельзя, понимаешь, всё время находиться в одной точке, — побуравил пальцем столешницу, — как ты любишь — суд, суд, суд… Что, жизнь остановилась? Кругом возможности, новые темы — двигайся. Тем более у тебя новый поворот, перспективы, возможность как-то оглядеться… — Всё, зажглась лампочка следующего цвета, Хассо забыл, о чем они только что говорили, ничего не расслабилось в нем, ничего дополнительного он, выходит, не включал, разговор не был «особым», «значимым», «затрагивающим лично», говорил не то, что «должно», а как на самом деле недвижно «есть»; пока говорил Хассо, Эбергарду казалось: всё именно так, его подпитывала чужая сила, алкогольный градус, показалось: с этой силой он и уйдет, как с купленной птицей; но он уже участвовал в таких разговорах и знал: сила эта не проживет дальше порога, ее хватает (она для того и существует), чтобы выдавить человека за порог. — Ты же понимаешь, — разговоры Хассо последних дней, похоже, сводились в одно, — чуть раньше или чуть позже, но всё равно: я стану префектом, — без продолжений «и тогда мы с тобой».

— Что слышно про мэра?

— Торгуются. В администрации президента. Требуют убрать семидесятилетних: всех, кто обслуживает Лиду. Он пытается отстоять. — Хассо гордился своим равнодушием: старшие чудят, а до того ли ему? То близкое, чем он поделился с Эбергардом, про лично себя — гораздо важнее. — Раздевайся и — проходи! — крикнул Хассо за спину Эбергарда (там разведочно приоткрылась дверь), улыбнувшись особенной улыбкой тридцатилетней давности, когда сидишь посреди зала (большая комната в квартире называлась в древности «зал», если была еще одна комната, называлась «спальня») один на стуле, а вся семья и приглашенные, шепчась и шурша, распределяют подарки на кухне: кто понесет что, а кто с тортом. — И ты это… — Хассо посуровел, нет, ему мало, что Эбергард заранее затряс головой «да, понял, понял», — веди себя как-то… Я первый зам. Есть тема: позвони Зинаиде, согласуй время, встретимся — обсудим. Понимание должно быть. А то — останешься один. Давай, — отвернулся и руку, предназначенную для рукопожатий, запустил в неустойчивую стопку папок; на верхней, красной, Эбергард, поднимаясь, прочел на белой наклейке по центру «Проект торгово-развлекательного…» и какой-то адрес — читать и запоминать на всякий случай уже незачем; сразу же — позвонить Улрике: вот (это так придумал он) самое важное, вот его жизнь — всё в порядке? — всё в порядке — и счастлив — проверка — у Кристианыча молчание по всем номерам; он обрадовался: Павел Валентинович на краю темной стоянки — один; значит, то неприятное, что надвигалось, еще на расстоянии и времени порядком — а может, ничего и не будет, и всё спокойно, вот он, снежок, включая обещание весны, земля не стряхнет с себя; и всё-таки невозможно ничего не делать, не может он всё то же самое привезти домой и ничего не сделать, и точно таким же, только старше на ночь, выйти вот из этого — своего подъезда завтра поутру; сейчас сделаю, повторял: сделаю, сделаю, дразнил себя: сделаешь? — и трижды глубоко вздохнув и трижды выдохнув, завернув на своем этаже за мусоропровод, набрал тот номер — на 047:

— Вы мне звонили?

— Эбергард! — верещала женщина, Оля Гревцева. — Куда ты пропал, милый? Жду. Соскучилась. Ты там уже всё подготовил? Когда мы от всех сбежим?

— Да уже практически, — вонзался еще какой-то звонок, Кристианыч? надо самому позвонить зомби, так боялся 047, а получилось… может, и с зомби так… давно поняли и отползли. — Может быть, даже средачетверг, на следующей неделе.

— Определяйся и звони! Проведу коллегию во вторник и я — свободна! Я, — шептала, — твоя. Только знаешь, милый, — от волнения запинаясь, от храбрости, — может быть, возьмем с собой девочку? Я бы посмотрела, как ты ее… И как она тебе… Я бы и сама ее — потрогала… Лизнула…

— Здорово.

— Только знаешь, — счастливый человек говорил с Эбергардом, — пусть она будет высокая, с крепенькими, упругими грудками, знаешь, чтобы сосочки торчали… И чтобы попка кругленькая… Чтобы загорелая… А самое главное, чтобы здоровая. Но чтобы — очень-очень плохая! Есть у тебя такая девчонка?

— Конечно! Я пришлю фото, ты еще выберешь.

— Давай, хочу, хочу, жду — скорее!

Опять дозванивался непробившийся звонок, Эбергард поуверенней почувствовал себя, подумал: наладилось, начало налаживаться и наладится; прорвалось, он коротко:

— Да.

— Ты че бегаешь? Че ты хочешь добиться? Знаешь, сколько ты уже должен?

Эбергарду показалось: запись; он погромче спросил, но не своим голосом:

— Алло? Это кто?