Немые свидетели

В течение всего XVII и XVIII веков вокруг Корпорации специалистов по судебному исследованию документов бушевали страсти. Одни доказывали необходимость этого учреждения, другие, напротив, требовали ее упразднения. На протяжении двух столетий корпорацию закрывали, открывали, переименовывали и, наконец, окончательно ликвидировали, создав взамен Академию письма.

История «подметного письма»

В конце апреля 1636 года стольнику и воеводе Григорию Филимоновичу Нарышкину была подана челобитная от подьячего Верхотурской приказной избы Ивана Пермякова:

«В нынышнем во 194-м году, апреля в 25 день объявилося воровское подметное письмо на меня, холопа вашего, неведомо от какого вора и бунтовщика, бутто я, холоп ваш, в таможенной избе всякое нерадение вам великим государем и торговым людем тяготу и налоги и обиды чиню».

Челобитчик просил произвести розыск и порасспросить торговых людей, «какие он им обиды чинит». Был ли учинен розыск — неизвестно, но показания тридцати торговых людей сохранились. Все они, как один, заявили, что от Ивана Пермякова в таможне «налог и обиды к себе никакой не видали… опроче всякой добродетели… и ни от кого на него жалобы никакой не слыхали».

Тут бы, казалось, и делу конец. Но через семь месяцев воевода получил новую челобитную. На, сей раз, кроме Ивана Пермякова, ее подписал и сам таможенный голова Григорий Скорняков. Оба жаловались на новое «подметное письмо», которое приложили к челобитной. Вот его текст: «Государю нашему Юрью Михайловичу служилы[е] люди Семен Иванов сын Енисиского острогу, да Ленского Якуцкого острогу служилой Устинко Семенов сын, да торговые люди Сила Иванов ярославец, да торговой Степан Семенов сын московитин.

Жалоба, государь, нам на верхотурского голову на Григорья Прокопьева сына Скорнякова в проезде верхотурском и в великой обиде и разоренье и в налоге для своих прихотей и пожытков. А в государеве казне и в таможенном великой недобор чинится у него. И во 193-м году у него Григорья в зборе в таможне и в отпуске вёшнем торговым и промышленным людем только было петьсот не з большим, а у прежних голов зборы вёшние были по девятисот и боле.

Да жалоба, государь, нам на целовальника ларешнаго на Илью Тихонова, что тот Илья Тихонов тако же разоряет и обидит проежых и торговых и всяких чинов людей. А тот Илья по другой год накупается в таможню в целовальники, дает воеводам по штидесят рублев и боле, и от тех накупщиков немалые недоборы чинятся в таможне. А тот же Илья хвалится и в третий год накупиться в таможню.

А воевода из Якуцкого острогу ехал Иван Васильевич Приклонский, и сына наперед послал из Верхотурье с возом и к таможне не приехал, только до головина двора доехал и во двор к голове въехал со всем возом, а в возу — бог весть.

Да жалоба, государь, нам на Ивашка Офонасьева Пермякова на ушника и на клеветника, на накупщика: из приказные избы в таможню накупается.

Пожалуй, государь, Юрей Михайлович, мощно тебе боярину князю Ивану Борисовичу (Репнин — начальник Сибирского приказа) о таком деле обвестить и нас проежых и торговых людей поберечи.

По сем государю своему челом бьем».

На обороте «подметного письма» тем же почеркам написан адрес: «Пожалова[ть] отда[ть] грамотка на Москве Юрью Михайлову сыну Сущову в Сибирском приказе».

Первое, что поражает: отчего случайные проезжие так великолепно осведомлены о работе верхотурской таможни. Они знают не только размер взятки, какую дает воеводе Илья Тихонов, «накупаясь» в таможню, но даже то, что при прежнем голове казна получала больше дохода.

И уж совсем странно, почему у торгового человека Степана Семенова возникла необходимость срочно послать челобитную в Москву с каким-то проезжим из далекого сибирского округа? Не проще ли ему, явившись в столицу, самому подать жалобу на «обиды и разорения»? Да и надежнее. А вдруг письмо в дороге перехватят?!

Письмо мог написать только человек, который жил возле верхотурской таможни, наблюдал ее жизнь день за днем, внимательно ко всему приглядывался и прислушивался, имея на то свои соображения.

Как же поступил Нарышкин?

Он вызвал для допроса казака Афанасия Папина. Тот рассказал: в прошлом году, по дороге из Тобольска в Москву, он прихватил с собой грамоту, которую Микитка Маслов просил передать в Москве Юрью Сущову в Сибирском приказе. В дороге грамота промокла. Он высушил ее и показал Андрею Клепикову. Спутник посоветовал ему отдать грамоту тем, на кого она была написана.

Вызвали Маслова. Он заявил, что никакого письма в Москву не отправлял.

Устроили им очную ставку. Оба «сказали прежние свои речи».

Тогда решили исследовать почерк. Маслову предложили «для примеру» подать письмо «против тое же грамотки своею рукою». Он написал первых четыре с половиной строчки «подметного письма», и документы были отданы на «экспертизу» боярским детям, кое-что разумевшим в грамоте, да «беломестных казаков атаману Степану Стадухину».