Ненадежное бытие. Хайдеггер и модернизм

И точно так же последний оказывается «незаменимым» – но не в смысле лучшего или же, наоборот, единственно доступного. Такой инструмент незаменим уже потому, что он не в той ситуации, в которой его нечем заменить или в которой он защищен от замены. То есть он вне протекции и вне уникальности, которая оборачивается дефицитом. Такое состояние «до» заменимости, которое не создавалось бы специально, за счет защиты и монополий, или, напротив, за счет дефицита, в пространстве инструментов невозможно, поскольку сама логика средства указывает на то, что одно может быть «для» другого только потому, что одно может быть вместо другого. Сама концептуальная позиция «вещи» означает не что иное, как такую заменимость, обеспечивающую дискретизацию, поскольку вещь – не более чем дискретное, отличное от другого, а само это отличие уже требует заменимости. Отличие одного от другого задается только тем, что на месте другого может быть другое другое, то есть тем, что одно отличие одного от другого само заменимо другим отличием одного от другого и только это способно гарантировать отличимость одной вещи от другой. Даже если мы не мыслим вещи как «одно-для-другого», а представляем их в некоем воображаемом пространстве соположения, соседства, слияния и поглощения, то есть в некоем геймплее вещности как таковой, простейшее соположение – одно с другим, одно рядом с другим – уже указывает на то, что рядом с этим одним могло быть другое, иначе это другое не было бы другим. Иначе говоря, условием дифференциации вещей даже в максимально нейтральном пространстве совмещения и соположения является заменимость, пусть и нулевая, которая обнаруживается в том случае, когда никакой реальной замены данной вещи найти невозможно – и в таком случае эта данная вещь оказывается незаменимой негативно, по дефолту. Аутентичные инструменты, разумеется, должны работать «против» самой этой логики, то есть быть незаменимыми, но без пространства заменимости/соположения. Соответственно, они представляются пределом хайдеггеровского «бытия-в-мире», то есть отрицания мира как пространства, в котором всегда остается след вульгарной пространственности, указанного механизма соположения, замены, конкуренции и т. п. В рабочей среде аутентичного инструмента «функциональная» связь уже не имеет ничего общего с «пространственной», которая у Хайдеггера могла пониматься в качестве вырождения, редукции первой. То есть инструменты и средства работают, но не потому, что они рядом друг с другом: они настолько хорошо подогнаны друг к другу, что между ними не остается самого пространства, которое бы отличало собственно «вульгарное» пространство от пространства отсылок, а потому создается эффект уничтожения, устранения этого вульгарного пространства, вечно сохранявшегося люфта, в котором возможно трение, износ и замена. Аутентичные инструменты – не неподвижные двигатели, а невозможные двигатели, в которых функциональные, логические и практические связи полностью покрывают «пространственные». Одно может быть рядом с другим только потому, что так нужно для дела, и именно это устраняет расстояние между ними – пустую, вульгарную дистанцию, которая сама по себе означает, что на концах ее отрезка могло быть и что-то другое (вещи). Однако это достигается не за счет максимально плотного соединения частей или деталей, а за счет того, что каждый аутентичный инструмент сам создает такое референциальное «нуль-пространство»: работа в его окрестностях спорится настолько хорошо, что в ней никогда не возникает пространственного момента блуждания, отставания и, соответственно, замены. Внутри таких инструментов буквально нет места для «места».