Ненадежное бытие. Хайдеггер и модернизм

Издержкой декларативной для модерна претензии на автономию, самообоснование или новое начало является проблема с масштабированием: изоляция той или иной инстанции знания, способа обоснования, локуса природы или модуса существования вещей или людей оборачивается неопределенностью в любой возможной схеме соотнесения уровней, которая бы позволяла прочерчивать траектории того, что можно связывать друг с другом, а что нельзя. Сама проблема синтеза появляется там, где не все хорошо синтезируется. Так, вопрос о том, можно ли объяснить свободу воли квантовой неопределенностью, является не «фактическим» вопросом, который может когда-либо получить позитивное научное решение, а метакатегориальным вопросом связывания различных уровней, который сам определяется специфической неопределенностью в устройстве знания: мы спрашиваем не только о фактическом положении дел, но и о том, можно ли одно положение дел связывать с другим, а потому просто воспроизводим исходное затруднение. Как только мы лишаемся (вместе с Кантом) общей конструкции «мира», как только распадается «цепь бытия» или scala naturae, возникает двойной эффект сбитого масштаба: с одной стороны, ничто ни с чем не связано, с другой, все может быть связано со всем, причем в самых неожиданных местах и в разных степенях. На уровне знания это дает повод как для «вульгарных» объяснений и их критики, так и, наоборот, для глобальных теорий, социально-политического или любого иного характера («мир-система» и т. п.). Важно отметить эту особенность в качестве своего рода метапринципа ненадежной масштабируемости, который сам может быть истолкован в рамках того или иного подхода, той или иной частной связи. Соответственно, как будет показано далее, модернистская «несоразмерность» является структурным моментом, для которого нет «адекватного» языка, так что обращение к любой ее частной (де)конструкции (например, за счет погружения в социально-политическую теорию колониализма с его производными в литературе), хотя и позволяет значительно продвинуться в локальном прояснении ситуации, не говорит о том, как можно было бы устранить эту несоразмерность, как окончательно скоррелировать мир в каждой его точке, выстроив строго калиброванную (или магическую) систему.

На уровне «концепта» эта ситуация означает, в частности, невозможность существования «концепта» в том виде, в каком это существование было представлено Делезом и Гваттари[28], то есть в режиме симондоновской индивидуации, спроецированной на философские концепты. Последняя означает, прежде всего, попытку векторизации самого пространства мышления и знания, за счет чего можно было бы различить собственно доиндивидуальное и индивидуальное, отсечь определенные траектории и, наоборот, установить другие, выделить концепты в качестве индивидов, решающих доиндивидуальные проблемы. В этом смысле Хайдеггер, легко обращающийся в своих текстах к таким реалиям, как «Америка» или «евреи», указывает на принципиальную несоразмерность мышления, достигая точки неразрешимости: невозможно определить, по каким критериям ходы такого рода могли бы быть описаны как «вульгаризм» (или же забвение Хайдеггером своих собственных принципов, ошибка «в терминах самого же Хайдеггера»), а по каким, напротив, как необычайно удачная и проницательная интуиция. «Колониализм» в этом случае – или введение в дискурс колониальных персонажей и источников (греков, американцев, евреев и т. п.) – оказывается одновременно следствием такой двойной расфокусировки и ее условием, причем невозможность выбрать один вариант из этих двух выступает ее же свидетельством.

Модернизм и колониализм: несоразмерность и интерфейс бесконечного

Попытка привязать модернизм к империалистическому международному порядку – в модусе его конвенционального исторического и социологического объяснения – создает трудности в случае стран, которые были включены в этот порядок в качестве своего рода маргинального центра (США и Германия), но при этом не обладали собственными колониями: США как бывшей колонии, превращающейся после Первой мировой войны в нового гегемона, или Германии, метрополии, которая так и не обзавелась полноценной колониальной системой. Соответственно, можно предположить, что модернистские дискурсы, созданные в этих странах, структурно отличаются от тех, что выделяет Ф. Джеймисон в своей статье «Модернизм и империализм»[29], выбирая в качестве примеров, что характерно, авторов, которые не обязательно входят в модернистский канон. Первый пример Джеймисона – Э. М. Форстер – выступает всего лишь «протомодернистом», тогда как парадигмальное положение В. Вульф не позволяет оттенить базовую модернистскую структуру вытеснения/исключения «бесконечного/колониального» столь же отчетливо, как Форстер (и тогда получается, что протомодернисты разбирались в модернизме лучше собственно модернистов).