Ненадежное бытие. Хайдеггер и модернизм

Если у Маркса тайна капитала заключена в сфере производства, то есть в прибавочном труде, то у Остин, в колониальной экономике, тайна капитала – в матримониальном квазирынке, который становится главным источником неопределенности. «Мэнсфилд-парк» предлагает негативное решение – устранить неопределенности за счет внутрисемейного брака, который позволяет сохранить состояние внутри семьи, не рискуя опасными связями с пришлыми лондонцами. Поэтому фигура бедной родственницы нужна, чтобы спасти ситуацию: она одновременно достаточно «внутри» и достаточно «вне», это фиктивное внешнее, которое позволяет аккумулировать капитал за счет его мнимого перераспределения, перекладывания из одного кармана в другой. Сфере матримониального рынка таким образом отказывается в какой бы то ни было продуктивности, она лишается способности неожиданно повысить состояние, перестает быть пространством «фортуны». Напротив, капитал интериоризируется – одновременно через связь в кругу семьи и через церковь. Фанни выступает в качестве «минимального внешнего», которое специально держалось для этих целей, как падчерица, которая нужна, чтобы выйти замуж за принца и тем самым спасти состояние семьи, тем более что принц ей уже принадлежит. Двусмысленность решения (и условность хеппи-энда) в том, что намеченное «освобождение» Фанни, взросление и субъективация, полностью, хотя и иллюзорно, совпадают с погружением внутрь семьи, с ее интериоризацией. Фанни и Эдмунд – миноритарии, которые поначалу представлялись внешним, прогрессивным и трансверсальным элементом, но в итоге они объявляются главным оплотом семейного бизнеса.

Таким образом, одного колониализма для определения модернистского универсума недостаточно, более того, он может фиксироваться в качестве само собой разумеющегося и не приниматься во внимание, поскольку решения осуществляются не на его уровне, а в некотором условном отдалении. Воспитания требует именно такая способность к решению, то есть способность видеть неочевидное за очевидным, противодействовать логике связей и выбирать курс, который выводит к крайне искусственной, но при этом счастливой концовке. Режим «Мэнсфилд-парка» – определенно колониальный, но колониальность никак не проблематизирована, напротив, она вписана в единственное операционное пространство, в котором принимаются решения, то есть в матримониальный рынок. Можно считать это своего рода вытеснением (таким же, как классическое вытеснение рабовладельческой экономики в культуре господ, предпочитающих досуг), но оно говорит лишь об ограниченном способе кодирования. Если современный рынок требует универсального кодирования в виде ценового механизма, то колониальная система на определенном этапе требовала, по сути, кодирования в феодальных терминах «семьи», «брака», кровных связей и наследования. Само по себе это не обязательно создавало диссонанс модернистского типа, который вытесняет именно то, что грозит подрывом всей этой логики в целом (например, излишним погружением в колониальную систему, в «сердце тьмы»). Можно даже предположить, что колониальная система на этом уровне выстраивалась в качестве принципиального отставания: мы живем в меркантилистской имперской системе, но давайте делать вид, что значение имеют лишь семейные отношения наследования, давайте вести уютный девичий дневник. Источник диссонанса и напряжения, которое будет унаследовано и развито модернизмом, – не в собственно колониальной системе (она отлично присваивается и, по сути, даже не заслуживает вытеснения, не говоря уже об исключении/forclusion), а в создании своеобразного императива отставания, в ретроградном словаре, который создает социальное правило на все случаи жизни: если возникает новая социальная формация, если развиваются какие-то новые общественные отношения, имей с ними дело только так, словно бы они, напротив, были архаичны и давно знакомы. Успех имперской Британии – не в «адекватности» своему собственному положению, а, скорее, в локализованной неадекватности (отсюда сетования многих британских социальных критиков вплоть до XX века, указывавших на несостоятельность, неаутентичность большинства модернизационных шагов в Британии, начиная с революции). Если имеешь дело с инновациями, поступай так, словно бы их нет и словно бы ими можно было управлять заурядными, фамильными и фамилиарными методами (это своего рода социальное и политическое знахарство, которое, однако, не так далеко от демократической политики, предполагающей, что любые проблемы – от глобального потепления до безработицы – можно решить делиберативными процедурами).