Первое решение – это «полный цикл», то есть замыкание двух бесконечностей, национальной железной дороги и бесконечной колониальной системы, в единую схему, что означает отказ от лицемерной имперской эпистемологии и, соответственно, полную проработку всех этапов цикла, полный
Положение феноменологии можно описать не в ее собственных терминах (которые могли быть идеалистическими), а в терминах сдвига в самих моделях знания. Утилитаристское знание, процветающее и сегодня в некоторых разделах аналитической философии, требует, прежде всего, связывания, протоколирования независимых инстанций. Моделирование, теории игр и другие появившиеся уже в XX веке области прикладного знания исходят из базовой посылки онтологической «некооперативности». И дело не только в хрестоматийном примере «дилеммы заключенного», но и в самом понимании знания как картографирования нескооперированного поведения – людей, молекул, государств, экономических систем (рынка) и т. п. Множество всевозможных научных, управленческих и практических направлений, формирующихся в XIX веке с развитием вероятностных, эволюционных и статистических подходов, отсылает так или иначе к принципам некооперативности и нескоординированности, не отменяющих, однако, регулярности. Некооперативность работает уже на уровне классической механики (и, в пределе, в декартовой протяженности): при ударе одного шара по другому, как подчеркивал Юм, а вслед за ним Мейясу[30]
, может произойти множество событий, однако реализуется один вариант, который можно узнать апостериорно, установив некий эмпирический закон. Некооперативность движения шаров (первый ничего не знает о другом до факта соударения, и мы ничего не узнаем о последствиях, пока не установим описательный закон), некооперативность развития биологических видов, которые не подлаживаются друг под друга, а всего лишь сосуществуют, выживая или вымирая, указывает на принципиальную онтологическую разнесенность, не-дальнодействие, дистанцию, которая, однако, не означает беспомощности: напротив, мы, действуя на одно, действуем на другое, коррелируем: вступаем в брак и сохраняем заморский бизнес, повышаем цены на один товар и тем самым понижаем на другой, уменьшаем процентную ставку и развиваем кредитование и т. п. – надо лишь знать, как это делать, но это знание может быть лишь эмпирическим и не всегда до конца обоснованным.Если американский прагматизм полностью встраивается в эту логику некооперативной, нескоординированной игры, порождающей, однако, закономерности, то немецкая философия к началу XX века, напротив, по сути отказывается от «знания», что было в определенной степени заметно уже в немецкой классической философии, но в полной мере проявилось в феноменологии. Что может быть противопоставлено имперскому протоколированию, картографированию, эмпирическим исследованиям на дальних островах, статистике и т. п.? Только «полный цикл» или – в другом варианте – вертикальная интеграция. Вернуться к «кооперативным» эпистемологиям невозможно: Гуссерль, отказываясь от проекта математической психологии, то есть от собственно эмпирического изучения математики в рамках экспериментальной психологии, на самом деле не может вернуться к платонизму в чистом виде как собственно кооперативной эпистемологии. Теория врожденных идей в ее общепринятом (и обычно критикуемом) смысле означает всего лишь глобальную кооперацию познавательных способностей с миром. Мы знаем о мире лишь потому, что он сам знает нас как существ, этому миру принадлежащих. После Канта и науки XIX века такое решение невозможно. Однако возможно – и для Германии вполне логично – решение форсированной модернизации, то есть определения всех производственных условий для любой интеракции в том или ином процессе познания/производства.