– Превосходно. Так вот первый номокар выглядел примерно так же. И пользовались им аналогично. Следовало навести объектив на инвиза, удерживать его в фокусе несколько секунд, а затем из печатающего устройства появлялся номо-имидж с изображением. Должен заметить, я понятия не имею, что конкретно происходит в этот момент. Принцип действия номокара является промышленным секретом компании, и этот секрет охраняется самым тщательным образом. Однако действует номокар безотказно: инвиз, номо-имидж которого удалось получить, исчезает бесследно.
– Это и называется «затвайсить»? – уточнил я, торопливо чиркая карандашом по бумаге.
Доктор заглянул в блокнот и покачал головой. Взял у меня карандаш и в несколько штрихов обозначил обычную фотокамеру.
– Да. В официальных отчётах обычно пишут «пройти твайс-инвиз процедуру», то есть как бы сделать невидимое невидимым дважды, но на профессиональном сленге это звучит как «затвайсить». Знаете, во времена, когда фотография была только изобретена, некоторые люди отказывались позировать, потому что боялись, что их душа будет похищена. С людьми этого, к счастью, не происходит. А вот с инвизами именно это и случается: от них остаётся лишь изображение на кусочке картона. Иногда смазанное, расплывчатое, иногда чёткое, но качество изображения никак не влияет на результат: инвиз навсегда исчезает из нашей реальности.
Здесь он притормозил, будто что-то припоминая, потом провёл морщинистой, в коричневых пятнышках рукой по своим безупречно уложенным волосам и закончил мысль:
– Так вот… Инвиз исчезает, будто кусочек картона намертво перегораживает ту прореху между мирами, в которую он сначала так легко проскальзывал.
Доктор рассказывал, не торопясь, а я открыл новую страницу блокнота и начал снова рисовать. Через некоторое время мне стало ясно, что это набросок профиля Митико, которую я видел только на фотографии и только анфас. Ну, фантазии мне не занимать, справлюсь и с профилем. Кстати, я понимаю, почему доктору показалось, что она похожа на сувенирную куколку: нюансы азиатской внешности для европейцев неразличимы, для меня же её внешность была одновременно и привычной, и милой. Митико – милая, подумал я, и занялся контуром её лица. Вопросы, впрочем, задавать не забывал. Раз уж доктор сменил гнев на милость и разрешил мне время от времени его перебивать.
– Значит, чтобы избавиться от инвиза, мне нужно купить номокар, подстеречь инвиза, затвайсить его, и дело в шляпе?
Он усмехнулся, на этот раз не слишком весело.
– К счастью, номокары не продаются в магазинах. Любое изобретение, как известно, можно использовать и во благо, и во вред. Номокар – мощная штука. Его действие распространяется не только на инвизов. Скажем, с его помощью можно избавиться и от безопасных воображаемых друзей, и от многих других фантомов, которых создаёт человеческое воображение. Попав в неумелые руки, номокар может натворить немало бед. Фактически, под прицелом оказались бы все люди с хорошей фантазией. После прецедента Акаму в восьмидесятом компания серьёзно пересмотрела корпоративные правила безопасности. Поэтому все номокары являются собственностью компании, каждый из них имеет свой серийный номер и их использование внимательно отслеживается.
Запись в блокноте: Прецедент Акаму?? Что это та
Грифель хрустнул и сломался. Я достал из рюкзака свой складной нож и очинил карандаш. Покрутился вокруг, глядя, куда бы ссыпать стружки, вопросительно посмотрел на доктора, тот кивнул на пепельницу в углу террасы. Пока ходил их выбрасывать, обдумал услышанное и решил уточнить для верности.
– Подождите, подождите, я не понял. Но ведь воображаемого друга может видеть только тот, кто придумал его, верно? Вот пусть он сам и решает, нужен ли ему этот воображаемый друг или лучше с ним попрощаться.
– Не совсем так. Существуют люди, которые могут видеть инвизов, даже если те в режиме невидимости. Они также способны видеть чужих воображаемых друзей, да что там, они видят даже чужие сны. Как вы понимаете, господин Тадзири, людей с такими исключительными способностями крайне мало, но именно в расчёте на них и создавался номокар.
Я поражённо уставился на седого старика, который рассказывал какие-то фантастические вещи, а сам при этом невозмутимо любовался облаками, проплывающими над огромным городом.