Ненаглядная красота

— Ну, сынок, трудно тебе будет. Великая сила у Вихря. Ну, да я тебе помогу, силы тебе прибавлю.

Тут подняла она половицу, свела его в тайный подпол. Там стоят две кадки с водой — одна по правой руке, другая по левой.

Говорит Настасья-царица:

— Испей-ка, Иванушка, водицы, что по правую руку стоит.

Иван-царевич испил.

— Ну, что? Прибавилось в тебе силы?

— Прибавилось, матушка. Я бы теперь весь дворец одной рукой повернул.

— А ну, испей ещё!

Царевич ещё испил.

— Сколько, сынок, теперь в тебе силы?

— Теперь захочу — весь свет поворочу.

— Вот, сынок, и хватит. Ну-ка, переставь эти кадки с места на место. Ту, что стоит направо, отнеси на левую сторону, а ту, что налево, отнеси на правую сторону.

Иван-царевич взял кадки, переставил с места на место.

— Вот видишь ли, сынок: в одной кадке сильная вода, в другой — бессильная. Вихрь в бою сильную воду пьёт, оттого с ним никак не сладишь.

Воротились они во дворец. Говорит Настасья-царица:

— Скоро Вихрь прилетит. Ты схвати его за палицу. Да смотри не выпускай. Вихрь в небо взовьётся — и ты с ним: станет он тебя над морями, над горами высокими, над глубокими пропастями носить — а ты держись крепко, рук не разжимай. Умается Вихрь, захочет испить сильной воды, бросится к кадке, что по правой руке поставлена, а ты пей из кадки, что по левой руке…

Только сказать успела, вдруг на дворе потемнело, всё вокруг затряслось. Налетел Вихрь, влетел в горницу. Иван-царевич к нему бросился, схватился за палицу.

— Ты кто таков? Откуда взялся? — закричал Вихрь. — Вот я тебя съем!

— Ну, бабка надвое сказала! Либо съешь, либо нет.

Рванулся Вихрь в окно — да в поднебесье. Уж он носил, носил Ивана-царевича… И над горами, и над морями, и над глубокими пропастями. Не выпускает царевич из рук палицы. Весь свет Вихрь облетал. Умаялся, из сил выбился.

Спустился — и прямо в подпол. Подбежал к кадке, что по правой руке стояла, и давай воду пить.

А Иван-царевич налево кинулся, тоже к кадке припал.

Пьёт Вихрь — с каждым глотком силы теряет. Пьёт Иван-царевич — с каждой каплей силушка в нём прибывает. Сделался могучим богатырём. Выхватил острый меч и разом отсёк Вихрю голову.

Закричали позади голоса:

— Руби ещё! Руби ещё! А то оживёт!

— Нет, — отвечает царевич, — богатырская рука два раза не бьёт, с одного раза всё кончает.

Побежал Иван-царевич к Настасье-царице.

— Пойдём, матушка. Пора. Под горой нас братья дожидаются. Да по дороге надо трёх царевен взять.

Вот они в путь-дорогу отправились. Зашли за Еленой Прекрасной. Она золотым яичком покатила, всё золотое царство в яичко запрятала.

— Спасибо тебе, — говорит, — Иван-царевич, ты меня от злого Вихря спас. Вот тебе яичко, а захочешь — будь моим суженым.

Взял Иван-царевич яичко, а царевну в алые уста поцеловал.

Потом зашли за царевной серебряного царства, а там и за царевной медного. Захватили с собой полотна тканого и пришли к тому месту, где надо с горы спускаться.

Иван-царевич спустил на полотне Настасью-царицу, потом Елену Прекрасную и двух сестёр её.

Братья стоят внизу, дожидаются. Увидели мать — обрадовались. Увидели Елену Прекрасную — обмерли. Увидели двух сестер — позавидовали.

— Ну, — говорит Василий-царевич, — молод-зелен наш Иванушка вперёд старших братьев становиться. Заберём мать да царевен, к батюшке повезём, скажем: нашими богатырскими руками добыты. А Иванушка пусть на горе один погуляет.

— Что ж, — отвечает Пётр-царевич, — дело ты говоришь. Елену Прекрасную я за себя возьму, царевну серебряного царства ты возьмёшь, а царевну медного за генерала отдадим. -

Тут как раз собрался Иван-царевич сам с горы спускаться; только стал полотно привязывать, а старшие братья снизу взялись за полотно, рванули из рук у него и вырвали.

Остался Иван-царевич на горе один. Заплакал и пошёл назад.

Ходил-ходил, нигде нет ни души. Скука смертная! Стал Иван-царевич с тоски-горя Вихревой палицей играть. Только перекинул палицу с руки на руку — вдруг, откуда ни возьмись, выскочил Хромой да Кривой.

— Что надобно, Иван-царевич? Три раза прикажешь — три наказа твоих выполним.

Говорит Иван-царевич:

— Есть хочу, Хромой да Кривой!

Откуда ни возьмись — стол накрыт, на столе кушанья самые лучшие.

Покушал Иван-царевич, опять с руки на руку перекинул палицу.

— Отдохнуть, — говорит, — хочу!

Не успел выговорить — стоит кровать дубовая, ра ней перина пуховая, одеяльце шёлковое. Выспался Иван-царевич — в третий раз перекинул палицу. Выскочил Хромой да Кривой.

— Что, Иван-царевич, надобно?

— Хочу быть в своём царстве-государстве.

Только сказал — в ту же минуту очутился Иван-царевич в своём царстве-государстве. Прямо посреди базара стал. Стоит, озирается. Видит — по базару идёт ему навстречу башмачник, идёт, песни поёт, ногами в лад притопывает — такой весельчак!

Царевич и спрашивает:

— Куда, мужичок, идёшь?

— Да несу башмаки продавать. Я ведь башмачник.

— Возьми меня к себе в подмастерья.

— А ты умеешь башмаки шить?

— Да я всё, что угодно, умею. Не то, что башмаки, и платье сошью.

Пришли они домой, башмачник и говорит:

— Вот тебе товар самый лучший. Сшей башмаки, посмотрю, как ты умеешь.

— Ну, что это за товар?! Никуда не годится!