Ненаглядный призрак

Ну да, теперь я должна доказать, что я не совсем олигофрен. Вероятно, для Борова эти вопросы – как сигнальные пароли, вроде набора отмычек к чужой душе.

Вино голубое за счёт можжевеловых ягод.

Что еврейка – не знала, нет. А это категорически важно?

И какой может быть чёрный лак, если «А» краснеет, как фуксия, уходя в неоновый стыдный подбой?

Он вздёргивал брови и польщённо покашливал в кулак. Кажется, можно было на время расслабиться. Я сумела пройти первый тур.

Но мне стоило некоторых усилий, чтобы сдержаться и не сказать: «Ах, какой роскошный экзамен, меня сейчас стошнит! Если тебе так нравится играть в вопросы и ответы, то лучше скажи, мать твою, по какому долбаному праву ты заставил маленькую девочку служить игрушкой для похотливого ублюдка? Это ведь по твоей милости целая армия таких же уродов теперь пускает слюни, заглядываясь на детскую наготу».

Боров, скорее всего, поскучнел бы, напрягся и ответил с многотонным юридическим пафосом: «Жаль, что вы не заметили, как меня печалит трудная судьба бедной девочки, усугублённая преступными позывами главного героя. Совершенно безнравственный, растленный тип, который сам же себя и наказал».

И после такого светского диалога меня бы с треском выставили вон.

Вместо этого я спросила: «Что вы сейчас пишете?» – и выслушала жеманный спич о том, как сильно проза нуждается в поэзии, и потому он сейчас начал сочинять поэму (точно не помню, кажется, прозвучало название «Палевый огонь»). И, если я пробуду в Ницце достаточно долго (не меньше двух недель? замечательно!), он кое-что успеет мне прочесть.

– Там есть недурные куски. Правда, Вера?

Вера не преминула подтвердить.

Я тогда подумала: «Если ты жена Борова, значит, такая твоя участь – всю жизнь подтверждать и восхищаться». Впрочем, я недооценила её. Просто ещё не осознала, кого я встретила в тот день.

У одного умного англичанина я прочла: «Единственный способ познать человека – безнадёжно его полюбить». Вот именно это скоро со мной и случится.

Мне доверительно пожаловались, что заболела кухарка, а значит, надо придумать, куда пойти ужинать, и от этого будет зависеть, что можно надеть.

Очень хотелось съязвить по поводу тех несчастных, чьи жизненные планы и внешний вид зависят от здоровья кухарки. Но я сказала:

– Жаль, что у меня сейчас нет возможности вас куда-нибудь пригласить.

Вера вдруг ответила:

– О, не беспокойтесь! Для подобных случаев у нас есть мужчина.

Это было сильное заявление, и мне понравился такой расклад: не они вдвоём, не парочка супругов-заговорщиков плюс гостья, приглашённая из милости, а мы с ней – две женщины плюс мужчина, полезный в некоторых случаях.

Мужчина был послан одеваться для ресторана, потом вернулся в тёмном костюме и ярко-жёлтых ботинках, но, услышав один только возмущённый окрик: «Володя!» (с властным нажимом на букву «л» – «Воллодя»), потащился назад переобуваться в чёрные.

Вера завернулась в меховую накидку, которая очень ей шла и выглядела бы ещё лучше, если бы не комментарий: «Это подарил муж».

Ресторан в отеле «Негреско» мне показался неприлично помпезным, как и сам отель. За ужином Боров развеселился. Он, видно, совсем уже принимал меня за свою, если считал нужным сообщить, например, что ненавидит любые морепродукты, кроме рыбы. Кому в мире это интересно, мать твою! Потом он начал растроганно вспоминать, как, будучи совсем маленьким мальчиком, в пять или шесть лет бегал по этому отелю, под его светлым куполом и хрустальной люстрой в вестибюле, по мрамору и коврам. Вера терпеливо дослушала этот мемуар и сказала очень членораздельно: «Воллодя. К сожалению. Насколько я знаю. Когда ты был маленьким мальчиком, отеля „Негреско“ не существовало. Он появился немного позже».

За эти слова я готова была её расцеловать.

На обратном пути нам встретился какой-то потрёпанный, убогий персонаж, похожий на облезлого дикобраза. При виде Борова он кинулся его тискать, приобнимать и выспрашивать обо всей жизни, так что нам с Верой пришлось ожидать в сторонке, пока закончится рандеву. Выяснилось, что фигуранты учились вместе, в одной школе в Петербурге лет сто пятьдесят назад.

Потисканный и приобнятый, Боров заметно скис и, кажется, готов был в срочном порядке сбежать из Ниццы. Вера ответила: «Подумаешь, несчастье. Ну, столкнётесь ещё раз-другой».

Мы вернулись в их временный дом, на жёлтую виллу, где при вечернем свете анонимные портреты в тяжёлых тусклых рамах и мебель, претендующая на сожительство с кем-то из Людовиков, имели особенно безнадёжный вид.