Ненаписанное письмо (СИ)

Какой бы драматургией не наделяли первую страсть влюбленных, ей суждено умереть, как всему живому и подлинному. Взамен человек должен получить то, что зовут стабильностью, надежным тылом и надеждой на будущее. Однако это тоже тлен, если углубляться в инстинкты, которые руководят нами. Пробуждая эти инстинкты, мы становимся по-настоящему живыми. Я вовсе не хочу сказать, что человек погибнет без страсти и вожделения. Я хочу сказать, что только этот пыл способен затмить самые властные структуры.

Он существует в нас всегда — влюблены мы или разочарованы, видимо или незримо, и может открыться случайно или же как продолжение духовного притяжения. Только вот появление страсти крайне неустойчиво. И многие почему-то с удовольствием поверили, что все исправит любовь.

На деле любовь ничего не исправляет. Более того: ее тоже можно уничтожить и изжить. Любовь смертна. И все-таки влюбленному легче раствориться в чувственности, поддаться телесному и ощутить полный спектр эротических красок. Она, как внезапно активизировавшееся периферическое зрение: ты уже зряч, ты уже способен увидеть многое, но, расширив угол обзора, есть шанс рассмотреть вдвое больше.

Ты спросишь меня, дорогая Марта, испытывал ли я нечто подобное рядом с женой? Ведь я любил ее?

Да, я ее любил. И тем тяжелее мне найти ту вопиющую разницу между моими любимыми женщинами.

Я отвечу так, что, будучи женатым и упакованным в семью, я почти перестал искать в себе силы и для страсти, и для любви. Все это автоматически включалось в список моих должностных обязанностей мужа, с которым я не спорил, радуясь, что уже добрался до стабильности и надежного тыла. Разумеется, я не стану упорствовать и давить на то, что вскоре разлюбил жену и перестал ее желать. Связь между нами существовала от первого часа до последнего, но постепенно блекла, а вовсе не загоралась новыми красками.

До твоего появления, Марта, я так и думал, что все это нормально и закономерно. Что поиски нового заканчиваются на моменте, когда двое принимают решение быть вместе. Ты доказала, что это не так, что конец наступит не тогда, когда эти двое разлюбят и прекратят заниматься сексом, а тогда, когда перестанут изучать друг друга. Дело будет не в сексе и не в любви, а в чем-то существенно ином.

Так или иначе, я смог отыскать в себе отголоски наслаждения от того, что наслаждается другой человек, лишь благодаря тебе, дорогая моя Марта. Смог, потому что мы оба не бросили поиски: пробовали, ошибались и вновь прислушивались друг к другу, опираясь на нашу любовь.

— И что, без любви никак? — спросил Крис.

Я пожал плечами.

— Думаю, можно и без любви, — решил я. — Просто смысл ведь не только в том, чтобы кончить, но и в том, чтобы насладиться партнером.

— Да не, — фыркнул Крис. — Кончить всегда интересно.

— Не спорю. Но ведь для чего-то же ты используешь живого человека, а не руку.

Крис призадумался.

— Ощущения другие.

Я одобрительно кивнул.

— Верно. Вот и у твоей партнерши другие ощущения, когда ты ее трахаешь не членом, а языком.

— Когда членом, хорошо всем. А так — только ей.

— Ну а минет? Так получаешь наслаждение только ты.

Крис прищурился, наклонил голову и улыбнулся на один бок:

— Думаешь, им не нравится?

— Думаю, бывает по-разному. Кому-то — нравится, кому-то — не очень.

Крис взял в руки палку и стал бесцельно ковырять ею песок.

— Я читал, что у женщин во рту что-то вроде эрогенной зоны. Так что им типа всегда нравится.

— Да? — с сомнением переспросил я. — В таком случае, чем женский рот отличается от мужского? А?

На миг запнувшись, Крис посмотрел на меня и вдруг рассмеялся.

— Один-ноль, парень! Подколол!

11 августа

Той ночью я засыпал почти счастливый. Или скорее пустой до той степени, что перестал испытывать какие-либо чувства к окружающей среде. Это и осчастливило меня. Засыпая, я что-то напевал. Потом стих. Потом была темнота.

Я открыл глаза и увидел чудесную золотисто-светлую дымку, похожую на то, что я видел сквозь твои волосы, Марта, когда ты лежала затылком к окну.

Отдельные волоски выпадали тонкими струями и образовывали что-то вроде паутины. Мне нравилось всматриваться в их невесомый хаос, угадывать очертания предметов, едва-едва видимых сквозь них. Ты вздыхала и встряхивала головой, убирая лицо глубже в подушку, в мою руку, которая онемела за всю ночь. Я продолжал искать глазами то таинственное сочетание света, волос и фантазии, пока не сталкивался с тобой взглядами.

— Давно не спишь?

— Не очень.

— Давай еще полежим, — ты делала вид, что вновь уснула, но не выдерживала и нескольких минут.

Я достаточно легко распознавал эту симуляцию, когда опускал ладонь к твоим бедрам и прижимался ею к волосам на лобке. Они уже были слегка влажными, но стоило быть чуть более настойчивым, и вот уже кончики пальцев погружались в теплый, густой, тягучий секрет, который мгновенно обволакивал их, и я больше не мог думать ни о каком сне.