Ненаписанное письмо (СИ)

Она была одинока, как и я. Но я держал дистанцию, намеренно и подконтрольно. Пенни скорее забавляла меня, а ее чудесные руки нравились моему телу, изголодавшемуся по женской ласке.

Впрочем, мне было сложно до конца воспринять Пенни женщиной. Она настаивала на этом, но внутри меня продолжал жить мощный блок.

Ты спросишь меня, дорогая Марта, почему же в таком случае я согласился на это общение, даже дружбу?

Если прикинуть, в среднем на острове через каждые сто метров находился минимум один массажный салон, а в местах наибольшего скопления туристов их концентрация достигала какой-то невероятной плотности, что можно только диву даваться — как они вообще выживают при столь низких ценах и невероятной конкуренции? Ответ, и на этот вопрос, и на предыдущий прост: почти каждая массажистка готова была предложить так же интимные услуги, которые стоили уже значительно дороже.

Так что в этом плане Пенни мало чем отличалась от всех остальных. Потому я не видел смысла выискивать ближайший салон, до которого от моего поселка было минимум пару километров по дороге вдоль побережья, раз уж Пенни согласно приходила ко мне домой и выполняла все, о чем я просил, и даже иногда то, о чем не просил, — прибиралась, мыла посуду, стирала вещи. Казалось, все это доставляет ей натуральное удовольствие.

Я смотрел на нее и думал, в чем секрет этой вопиющей покорности?

Когда мы жили с тобой вдвоем, Марта, многие работы по дому мы делили пополам. Я не гнушался готовкой или уборкой, не стремился взвалить на тебя все хозяйство целиком, а ты не стремилась стать домохозяйкой. До того момента, пока не потеряла работу.

Все произошло спонтанно, хоть и ожидаемо. С приходом нового управляющего многие работники твоей компании уволились добровольно. Тебя держались из-за большого стажа и опыта, но в итоге и это не спасло, когда новоиспеченному руководителю взбрело в голову учредить свои порядки, которые зачастую попахивали банальным самодурством.

Ты называла его «гребаным импотентом», и я склонен скорее верить в такую версию, потому что к тебе, насколько я знаю, он никогда не приставал как мужчина, но регулярно давил своим начальничьим положением.

— Представляешь, этот гребаный импотент заявил, что все должны быть в офисе за полчаса до официального начала рабочего дня! И что будет проверять лично!

— Он приезжает раньше всех?

— Нет! — полыхала ты еще сильнее. — Он звонит в офис и устраивает перекличку по телефону!

— Тогда вы можете договариваться, кто из работников в какой день придет за полчаса и скажет, что все на месте.

— Мы так и делаем, — важно усмехнулась ты. — Все равно этот козел ни за что не поднимет свои булки, чтобы приехать в такую рань.

Тебя уволили после того, как ты сообщила по телефону, что все сотрудники явились вовремя, но в этот раз «гребаный импотент» захотел услышать каждого работника лично. И, конечно, подделать голоса всех двенадцати человек ты бы не смогла.

Уволили тебя в тот же день. Фактически без оплаты, которая полностью ушла на штрафы за несоблюдение рабочих предписаний. Нашлись и свидетели, которых ты, Марта, покрывала, но свидетельствовали они отныне против тебя.

Ты плакала и не могла понять эту человеческую подлость, не могла найти оправдания жестокости, бессмысленности, полному отсутствию логики. Да я и сам не знал, как объяснить все это, и еще больше не знал, как утешить тебя. Я только мог убеждать, убеждать и еще раз убеждать, что катастрофы не случилось, что все наладится со временем, а ты обязательно найдешь лучшее место в другой компании.

К сожалению, поиски затянулись, и это сказывалось на твоем самолюбии и настроении. Я со своей стороны предпринял все возможные меры, чтобы увеличить свой доход. Я не был богат, и судьба не грозила мне внезапным наследством, но я всегда считал деньги просто инструментом, ресурсом для чего-то более важного. Сами по себе банкноты не представляли для меня ценности. Зато ценным оказывалось то, что я мог на них купить.

Как те билеты в Париж.

Ты помнишь их, Марта? Помнишь два картонных прямоугольника с шифрами имен и дат под ламинированной поверхностью? Помнишь, сколько радости и горя они принесли нам?

Мы поссорились в тот вечер. Ты рыдала, билась в агонии и твердила, что никуда не поедешь. Я не знал, кого мне больше жалеть: тебя, истекающую слезами и ругательствами, или же себя, проторчавшего в офисе десятки сверхурочных часов, чтобы заработать на эти билеты. В любом случае, я совершил ошибку и не мог себя простить.

Билеты оказались невозвратными. Жилье в Париже стоило баснословных сумм, а ты говорила, что я дурак, потому что не посоветовался с тобой. Но только лишь по этой причине я был дураком?