Ненаписанное письмо (СИ)

Так же он поведал о себе, что родом из Камбоджи, и лет ему всего-то двадцать два. Саша в ответ рассказала, что ее родной дядя учил камбоджийских детей в восьмидесятые годы, сразу после гражданской войны. Монах так обрадовался, что потащил нас двоих к алтарю, усадил на колени на пол и стал читать мантры. Читал долго и заунывно, а после достал связку тонких бамбуковых палочек, окунул в чашу с водой и окропил наши головы. В конце несколько раз ударил ими по темечку и отпустил с миром. На прощание я дал ему немного денег, и мы ушли.

Саша ступала по гравийной дорожке будто неземная. Она была расслаблена, и на губах ее чуть играла улыбка. Я никогда не видел ее такой и поглядывал осторожно.

— Что же мы теперь, повенчаны? — спросила она погодя.

— Нет, — улыбнулся я, — это всего лишь обряд благословения. На удачу и здоровье. Не переживай.

— А я не переживаю.

— Твой дядя правда преподавал в Камбодже?

— Да.

— Он был учителем?

— Он был доцентом в университете, кандидат медицинских наук.

— Вот как? — честно говоря, я был изумлен. — Это очень почетно. Семья наверняка гордилась им.

Саша повернулась с серьезным лицом, прежняя нега с ее лица бесследно исчезла.

— Не слишком, — ответила она. — Он был чудак, которого никто не понимал. А за ту поездку ругали еще долго. Оставил жену, ребенка и уперся в такую даль обучать чужих детей. Это, по-твоему, подвиг?

— Я не знаю, от чего он спасался.

Саша сплюнула со злостью и достала сигарету.

— Зато я знаю, — выпалила она. — От скуки.

— Это был твой отец?

Она снова посмотрела на меня ненавидящим взглядом, но ничего не ответила по существу вопроса.

Только резко сменила тему:

— Поехали домой. Потрахаемся, раз уж мы такие теперь благословлённые и очищенные, надо хоть немного замарать.

Всегда существует некая тоненькая грань между отсутствием интереса к проблемам другого человека и боязнью сделать больно тому, кто на самом деле тебе небезразличен.

Когда я молчал о своих проблемах, я действительно предпочитал, чтобы в них не копались, не хватались за острые края осколков, торчащих в сердце, с целью выдернуть их и осмотреть рану под микроскопом. Наверное, я предчувствовал, что в этом случае скорее умру от кровопотери, чем получу квалифицированную помощь. Оттого редко предоставлял под прицел беседы свои ранения — так безопаснее.

Ты, Марта, часто пользовалась тем же приемом, но после могла взорваться обвинениями, что всем наплевать на тебя — твоим коллегам, твоим подругам, твоей матери, мне, в конце концов. Что думали на сей счет все остальные, я не знаю. Но мне лично никогда не было все равно — это я могу сказать с уверенностью.

Мне не было все равно и до того, что чувствовала Саша в день, когда в наших ушах еще звучали буддистские мантры, а мы уже подъезжали к моему дому, чтобы пасть во грех прелюбодеяния. Однако я могу поспорить на что угодно: стань я тогда давить на нее и требовать ответов, мы бы поссорились окончательно, а мне не хотелось разбивать вдрызг нашу зыбкую островную идиллию, где за нерассказанным таилось множество черных дыр из прошлого, но в настоящем жили мы — пусть недоговоренные, зато неподдельные.

Саша совсем успокоилась и забыла о неприятном разговоре после встречи с монахом. Она потребовала рому и арбузного фреша. Мы заскочили на рынок.

Она улыбалась и поигрывала бедрами, взбираясь по лестнице, что-то напевала. Мы ввались в комнату. Я целовал ее с жадностью, слизывая арбузно-ромовую горечь с губ и пьянее быстрее, чем Саша успевала ее проглатывать. Так мы и перемешивали вкусы друг в друге, упивались сумасбродством, раем на двоих.

Она вдруг остановила меня:

— Идем в душ.

— Зачем?

— Мы там еще не делали этого.

Я бы и рад сказать, что моя душевая кабина была исполнена в духе романтических представлений о гигиенических процедурах, но на деле он выглядел как весьма скромный коробок метр на метр, где не всегда имелась в наличии горячая вода. Даже чистой она была относительно, но я привык к такому быту, а Сашу это не смутило.

Мы разделись и протиснулись в узкое пространство вместе, слившись в единый организм, потому что нам не хотелось прекращать ласки, да и габариты коробки не позволяли. Мы стояли под лейкой, из которой били тонкие струи. Сашино загорелое тело истекало каплями воды, сочилось ее собственной влагой по внутренней стороне бедер. Я не мог прислонить ее к стене, чтобы придать устойчивости позе, потому что во многих местах стены пожирали грибки. Оттого я вжимал ее в себя, зарывался лицом в мокрые волосы, в исступлении хватал всеми десятью пальцами рук мягкие округлые ягодицы.

— Не тяни… — попросила Саша.

— Сейчас.

Я кинулся за презервативами.

— Джей! — донеслось из душевого угла.

Я метался по комнате в поисках недавно купленной упаковки и никак не мог ее найти.

— Чего ты так долго? — Саша появилась в комнате немного рассерженная. — Там уже холодная пошла.

— Да… наверное… — пролепетал я, а сам пытался сообразить, куда же подевалась покупка. — Черт, кажется, я их потерял.

— Кого?

— Презервативы, — я почесал затылок. — Вроде положил в карман… А теперь их нет.