Ненаписанное письмо (СИ)

Возможно, даже пробормотал что-то подобное вслух, потому что меня укачало на неровной трассе и ломаной шаткой подвеске пикапа. Я задремал под монотонный бубнеж регги, а разбудила меня уже Пенни, когда мы доехали до склада торговца, который купил себе большую часть батата.

Я и Сэм перетаскали ящики, после чего Сэм отлучился на некоторое время.

Я подошел к Пенни:

— Почему ты сказала Сэму, что я уезжаю?

Она сидела на автомобильном колесе, не поднимая на меня глаз, глядела в землю.

— Пенни?..

Она молчала и морщила нос словно барсук.

— Пенни, ты бы хотела, чтобы я уехал?

Пенни обняла себя руками как при морозе и энергично потерла плечи:

— Я подумала, ты не поедешь собирать батат.

— И поэтому сказала Сэму, чтобы он не рассчитывал на мою помощь?

Она кивнула утвердительно. Я вздохнул. При этом я улыбался, но не от смеха, а скорее от недоумения.

— Пенни, — сказал я, — если я соберусь уезжать, я скажу об этом Сэму и тебе. Я обещаю, что не пропаду без вести.

Тут я заметил, что Пенни едва сдерживается, чтобы не заплакать.

— Когда ты уезжаешь? — запинаясь, спросила она.

— Я не знаю… я… Пенни! Господи боже! Ну, что с тобой?

Вернулся Сэм и не дал нам договорить.

Увидев Пенни в слезах, он покачал головой, заворчал и толкнул меня в спину к кабине, хотя я собирался ехать в кузове вместе с Пенни — там было свежее и к тому же менее слышно, как Сэм подпевает песням из приемника. Но, похоже, его жест был вполне определенной направленности, и я подчинился.

Сэм подвез меня к перекрестку, от которого одна из дорог уходила на мою улицу, а сам покатил вместе с Пенни дальше по побережью к кафе. Я стоял у размыленной обочины, по которой тек грязевой ручей, смотрел им вслед и чувствовал, будто бы сегодня меня изгнали из свойского круга последние близкие люди.

27 октября

Я тогда пошел домой, забрал Чаки и повёл его гулять.

Бедолага истосковался за полдня и вот-вот мог устроить грандиозный потоп в небольшой комнате, если бы я оставил его ещё немного потерпеть. Так что я спешил на помощь беззащитной животине. В конце концов, мой рыжий лопоухий друг оставался моей единственной заботой и отрадой.

Раньше еще задолго до встречи с тобой, Марта, и даже задолго до встречи с женой, я думал, что хлопоты о других разоряют жизнь, растаскивают ее на ненужные и отвлеченные задачки, которые не приносят радости и убивают время. Но думал я так ровно до тех пор, пока не почувствовал отдачи от того, что делаю что-то не только для своего блага.

Как и любое становление, такие изменения потребовали определенных условий, в которые я попадал по мере взросления, сталкиваясь с новыми людьми. Наверное, этому здорово способствовало то, что отец не пытался заменить мне маму, потому его родительство было скупо на ласку и сюсюканье. Тем не менее, в юности мир крутился лишь вокруг меня одного. Я не избежал подростковой ломки и максимализма. В те времена я чем-то напоминал Криса, у которого вызывало недоумение необходимость доставлять женщине в постели дополнительное удовольствие. Так и я не сразу понял, что близость любого рода требует отдачи. Эти два, вроде бы никак несвязанных между собой явления, имеют общую природу: радость отдавать больше, чем получил, — духовная радость.

И, да, теперь я заботился о Чаке, но и он в свою очередь скрашивал своим присутствием мои унылые будни, за что я был ему крайне благодарен. В особенности сейчас. Я, конечно, продолжал его поругивать и ворчать при любой удобной возможности. Но мне нужен был кто-то рядом. Даже если этот кто-то порой меня раздражал и навязчиво требовал внимания. Но все это было в радость.

И, наверное, бежав подальше от тебя, Марта, я пытался вытравить из себя этот вид радости. Отдавая тебе свою жизнь, у меня так никогда не получилось быть полностью бескорыстным, — я всегда ждал твоей ответной реакции, твоей ответной любви, ответного понимания. А разочарование от конфликта наших ожиданий обернулось страхом за то, что радость любви и заботы в конечном счете принесет боль.

Но, если вернуться назад, чуть отмотать пленку, сдвинуть фокус моего эго и посмотреть на нашу жизнь твоими глазами, не получится ли, что ты разочаровалась первой?..

Ты стояла, зареванная, со вспухшими щеками, и пинала сумки, полные моих личных вещей. Войдя, я не сразу понял, что происходит. Дом напоминал руины после воровского набега: зеркало на дверце шкафа еще дрожало после того, как ты пнула её, закрывая, но от удара дверца отскочила и раскрылась шире прежнего. Пол был устелен клочками порванных фотографий. Ты и раньше могла что-то уничтожить в порыве гнева, но представшее мне было чересчур даже для тебя.

— Что случилось? — спросил я. — Что случилось, Марта?.. Что здесь происходит?..

Маленькое пространство квартиры в тот момент скукожилось настолько сильно, что ты могла бы спрятать его вместе со мной, с моей растерянностью, всеми моими вещам у себя в ладони и раздавить. Так ты фактически и поступала несколько минут, пока ничего не отвечала и только глядела на меня.

— Марта?.. — позвал я повторно.

— Уходи, откуда пришел.

— Я пришел с работы…

— Неправда!!!