Ненаписанные страницы

Лотников даже выпрямился при этих словах. Бартенев безнадежно махнул рукой. Павел Иванович озадаченно посмотрел на обоих и медленно пошел к двери. Вслед за ним вышел и Лотников.

Оставшись один, Бартенев поднялся из-за стола и заходил по комнате. В присутствии Лотникова у него все время было такое ощущение, как будто ему тесен ворот рубашки.

Легче выправить запутанный ход печей, чем направление мыслей Лотникова. А ведь он их навязывает, как руководящие! Лучшее средство забыться — это пойти сейчас к печам. Он снял с гвоздя, вбитого в стену, кепку и вышел из кабинета.

Феня Алексеевна посмотрела на его согнутую, широкую спину и неожиданно для себя сказала:

— Я теперь не буду к вам пускать всех.

Бартенев, перешагнув уже порог, медленно повернулся, с минуту смотрел на нее и мягко возразил:

— Нельзя. Это не годится.

После разговора с Бартеневым Лотников направился в партком завода. Он шел медленно, обдумывая, что скажет парторгу Гущину и как тот отнесется к его словам. Лотников хмурился и крепче прижимал папку, в которой лежали бумаги — докладные записки обиженных на Бартенева. Но когда он зашел в кабинет и увидел Гущина, громко разговаривающего с кем-то по телефону, уверенность снова покинула его. Гущин кивнул ему головой и жестом пригласил сесть.

— У нашего начальника вредная линия, — без обиняков начал Лотников, отодвигая от себя папку. — Ведет поход против инженеров и некоторых практиков. Будем обсуждать его на собрании.

Гущин удивленно вскинул голову:

— Что же ты на собрании так и объявишь повестку — о вредной линии начальника цеха?

— Так и объявлю, — упрямо проговорил Лотников.

— А докладывать сам будешь?

— Сам.

— Сложная ситуация, — задумчиво сказал Гущин, потирая виски. Он вспомнил свои первые встречи с Бартеневым на рапортах у Лобова. Новый начальник доменного цеха у директора сидел всегда в стороне, в споры не вступал, отвечал односложно.

Однажды главный инженер Негин сказал о нем: «Американцы переменили ему состав крови».

— В чужие одежды рядится Бартенев. Это точно, — после некоторого раздумья вслух заметил Гущин.

— Вот именно, — подхватил Лотников, — восстановил людей против себя.

— И все-таки повремени, — посоветовал Гущин. — Надо его проверить на общественном деле. У меня давно есть мысль предоставить вашему цеху право выдвинуть человека, на которого бы все равнение держали. Кто из мастеров годится для такой роли?

Лотников, подумав, назвал фамилию Кравцова.

— Этот может постоять за себя и за общее дело, — проговорил он.

— Ну, подрабатывайте обязательства, а я с Бартеневым обговорю все сам, — заключил Гущин.

…Тому, кто идет впереди непроторенной дорогой, всегда труднее. Больше ошибок. Но было в прошлом и такое, что не назовешь ошибкой. Например, зуд к дешевой показухе. Некоторых ослепляли овации, как вспышки юпитеров. Теперь пленумы и совещания на самом высоком уровне проводятся без оваций и возгласов: деловитость не требует аплодисментов.

После окончания войны в стиле совещаний и заседаний не наступило перемен. Бартенев относился к ним с явным скептицизмом. Забившись где-нибудь в угол, он сидел молча, чаще всего читал какой-нибудь технический журнал.

Сейчас направляясь в партком по вызову Гущина, Бартенев предвидел томительное однообразие какого-то нового совещания и досадовал, что придется на это потратить часа три драгоценного времени. Но в приемной никого не оказалось, и секретарь сказала Бартеневу, что сегодня его только одного вызвали.

— Ну что, говорят, воюешь? — встретил его Гущин, сразу переходя в разговоре на ты. Он указал на стул, придвинутый к длинному столу.

Бартенев молча сел, ожидая, что еще скажет Гущин.

— Вытаскивать надо как-то цех?

— Надо, — отозвался Бартенев.

Гущин пригладил зачесанные назад волосы, одернул застегнутую наглухо гимнастерку.

— Мы решили дать вашему цеху возможность выступить с почином.

— С каким почином? — спросил Бартенев.

— Об этом-то и решил посоветоваться с тобой. — Гущин откинулся на спинку стула и испытующе посмотрел на Бартенева.

— Скажем, объявим поход за наивысшее суточное производство.

— Скажем, — еле слышно отозвался Бартенев. — А кто скажет?

Сбитый с толку Гущин уставился глазами на Бартенева, пожал плечами:

— Как кто? Подобрать надо кандидатуру. Посмотреть списки, личные дела. Чтоб человек надежный был, — как можно спокойнее и тверже проговорил Гущин.

— А потом?

— Что — потом? Подготовим текст, дадим в газету. — Гущин взял со стола пачку бумаг, перебирая, вытянул несколько исписанных листов, протянул их Бартеневу: — Тут у меня набросан текст обязательства. Так кого предлагаешь? — решительно обратился он к Бартеневу, стараясь не замечать его хмурого вида.

Глядя перед собой, Бартенев покачал головой:

— Не знаю. Личных дел ни у кого не проверял.

В серых глазах Гущина сверкнуло что-то острое, теперь он заговорил тоном, не допускающим возражения:

— Не знаешь. Так мы можем подсказать. Кравцов. Старый мастер. Коммунист.

При упоминании этой фамилии Бартенев сморщился:

— Он нерадив в работе.

— Человеку условия надо создавать, тогда и радивость появится.