Ненаписанные страницы

— Условия всем надо создавать, — упрямо проговорил Бартенев.

Гущин постучал пальцами по столу.

— Всем и создавайте. Но Кравцову прежде всего. Он будет на виду у всех. В цехе по бригадам состоятся собрания. Кравцова мы вызовем, подготовим. Примите меры к тому, чтоб он смог показать себя.

Бартенев понял, что возражать бесполезно. Он встал, молча поклонился и вышел. Близился вечер, а жара не спадала. Душный, порывистый ветер перекатывал по земле твердый гравий и сухие листья.

Бартенев взглянул на серое здание, из которого только что вышел, на вывеску с золотым тиснением, и вдруг откуда-то из глубины памяти всплыл похожий дом, похожая вывеска и возник похожий разговор.

Однажды в Лубянске тоже организовали почин «на льготных условиях». Почин провалился. В цех пришел фотограф. Он делал групповой снимок для газеты. В центре посадил Бартенева. А когда вышла газета, на снимке был один Бартенев, выхваченный из общей группы. Доверчивое выражение на лице никак не вязалось с выделенной жирным шрифтом надписью: «Вот он, консерватор нового!» Потом был вызов на заседание парткома. Строгий выговор. С тех пор он, кажется, навсегда разучился улыбаться фотокорреспондентам. И сейчас у него было такое состояние, будто за дверью, из которой он только что вышел, стоит фотограф и целится в него объективом. Бартенев резко повернулся и зашагал к гостинице.

На другой день, придя в цех, Бартенев увидел у входа в контору полотно с надписью, призывающей последовать «почину мастера Кравцова». «Надо создавать условия», — усмехнулся Бартенев, немало дивясь оперативности Лотникова. Очевидно, в ночной смене уже проведено собрание.

Направляясь в кабинет, Бартенев попросил Феню Алексеевну вызвать к нему Верховцева, Лотова и Озерова. На этот раз Феня Алексеевна, как и подобает секретарю, первая узнала, о чем шел в кабинете начальника разговор. Она получила отпечатать приказ о создании в цехе технологической группы. В нее входили, кроме Верховцева, Лотова и Озерова, слесарь Воробьев и электрик Аверьянов. Группа создавалась «для выработки и проверки идей по усовершенствованию доменной техники».

Приказ вызвал разноречивые толки.

— Инженер по идеям Верховцев — это понятно. Лотов — это тоже можно понять, но Озеров? Слесарь Воробьев? — Барковский надменно поднял плечи.

— Игра в демократизм? Или группа по протаскиванию американских идей? — съязвил Дроботов.

Через несколько дней в комнате, где проводились рапорты, появилась классная доска. Вечером, собрав здесь мастеров, газовщиков, машинистов вагон-весов, Бартенев обратился к ним со словами:

— Будем коллективно разрабатывать систему загрузки печей.

Он вышел к доске и начертил условные обозначения: «РРККК». Это означало: руда плюс руда, кокс плюс кокс, плюс кокс, плюс кокс.

— Эта система поможет печам дать полный ход. — Он старался говорить доступно, понятно. Повернув голову в сторону Кравцова, сидевшего с безучастным лицом, медленно проговорил: — Не надейтесь, чтоб печь вас вытягивала, сами тяните ее.

Старательно вносил в тетрадь записи Павел Иванович Буревой, задавал вопросы газовщик Федоренко. Бартенев подробно отвечал.

С того дня в цехе вступило в права новое слово «система». Кирилл Озеров как-то забежал в лабораторию к Маше, возбужденно ходил по комнате и объяснял ей:

— Надежнее всего управлять печами газовым потоком с помощью системы загрузки.

Маша смешно морщила лоб, стараясь вникнуть в смысл того, что говорил Кирилл, но думала совсем о другом…

Пожалуй, Женя Курочкин первым почувствовал систему Бартенева. Проблема ковшей стала острее, значит, чугуна стало больше. Кое-кто уже начинал твердо рассчитывать на повышение зарплаты. Люди говорили между собой:

— Бартенев ровно ведет печи. Они дают больше чугуна.

Но однажды в цех позвонил главный инженер завода Негин и строго спросил Бартенева: почему новый режим не согласован с заводоуправлением?

— Режим печам устанавливают доменщики, а не главные инженеры, — ответил Бартенев.

Негин резко повесил трубку.

Бартенев задумался. Это уже не первая стычка у него с главным инженером. В технической отсталости доменного цеха была очевидная вина главного инженера. В день приезда Бартенева Лобов сказал: «Главный инженер-прокатчик не вникал в доменное производство». Бартенева тогда поразила эта фраза, но он промолчал. Что скажешь, когда ты новичок на заводе?

Но впоследствии он увидел, что Негина мало тревожило состояние технической мысли на заводе. Полный, представительный, он на всех совещаниях у директора многозначительно молчал, рассматривая свои холеные руки. Сильно накрахмаленный воротничок держал, как подставка, рыхлый подбородок. Звучали ли в словах выступающих тревога или гнев, Негин все воспринимал со снисходительной улыбкой. Эта особая манера держаться самоуверенно, высокомерно отгораживала его от людей. Когда Бартенев впервые пришел к Негину посоветоваться о цеховых делах и поставить ряд требований, тот выслушал его с ухмылкой, небрежно откинувшись на мягкую спинку кожаного кресла.