Ненаписанные страницы

А Маше хотелось, чтоб их любовь хоть раз вырвалась из дыма и железа в царство природы, где и дышится легко, и любится весело. Всю дорогу она была грустной, задумчивой, и Вера Михайловна напрасно надеялась ее развеселить.

Они не стали разбивать палатку, а расположились на берегу в тени высоких деревьев. Озеро, окруженное горами, блестело, как дно хрустальной чаши. На воде скрипели уключины, и с лодок доносились песни, смех.

Листья на деревьях никли, как заморенные. Но все-таки эти деревья были настоящие, а не те, ржавые, что пылились у цеха. На выжженных косогорах было больше желтых камней, чем степного ковыля, но земля здесь все равно пахла цветами.

Если б был Кирилл… Маша вытянулась на траве и, заложив руки за голову, стала смотреть в небо. Рядом сидела Кострова, обхватив колени руками, и раскачивалась в такт ударявшим о берег волнам. «Тоже одна», — подумала Маша. Сбивчиво, каким-то не своим голосом она заговорила:

— Заели Кирилла печи. Лучше вернуться ему к отцу в деревню. Работал бы трактористом.

При слове «ему» она запнулась, не зная, как выразиться, чтоб Кострова поняла, что и она, конечно, уедет с Кириллом.

— Дояркой будешь? — с легкой усмешкой спросила Кострова, вглядываясь в лицо Маши.

Не дождавшись ответа, Вера Михайловна выпрямилась, оперлась на руку и сказала с укором:

— Как ты могла подумать, что Кирилла можно оторвать от печей? Печи — призвание Кирилла.

Маша закрыла лицо руками, лежала не двигаясь.

— Порой женская сила, как шелковая нитка, крепче каната держит, — мягко продолжала. Кострова. — Только не надо живого человека канатом к себе привязывать. Ему надо дышать, разминать мускулы, оставаться тем, кто он есть.

Кострова положила на плечо Маши руку и посмотрела на нее с ласковой улыбкой:

— Ты не понимаешь своего счастья, но оно все равно с тобой.

С озера доносились обрывки разговора, девичьего смеха. Вдруг на небо набежало темное облачко, и закапал дождь. Сначала он шел медленно, словно из капельницы падали с высоты капли и расходились по воде кружочками. Но вот в горах ударил гром, и вода в озере потемнела, как вспененная сталь. Дождь пошел быстрее, гуще, и вскоре серая кисея повисла над водой и скрыла противоположный берег, будто озеро переполнилось и разлилось без края.

Где-то, скрытые туманом, шумно высаживались из лодок отдыхающие. Маша и Кострова поднялись с земли, прислонились к стволу дерева. Верхушки высоких сосен чуть-чуть колыхались от слабого ветра. Но и этого легкого ветерка оказалось достаточно, чтоб разметать тучки, разорвать пелену над озером. Быстро набежавший дождь слабел, капли падали реже. Гром прогремел вдали глуше. Над водой низко пронеслась какая-то маленькая белая птичка, весело щебеча. В озере заискрилось солнце.

Маше стало вдруг легко, спокойно на душе, словно короткий дождь смыл грусть и печаль с ее сердца. Она прижалась к Вере Михайловне и уже своим привычным голосом сказала, наклоняясь к уху:

— Я дура. В войну лишилась родителей и теперь боюсь потерять Кирилла.

Раздвигая кусты, на поляну вышел Верховцев. Весь мокрый, он придерживал на плече весло, с которого свисали плети водорослей. При виде его Кострова и Маша не удержались и громко расхохотались. Инженер остановился, покорно опустил весло, неловко переступая с ноги на ногу.

— Я вас всюду искал, — сказал он, не решаясь в таком виде приблизиться к ним.

— А мы, как кукушки, прятались в лесу, — ответила Вера Михайловна. — Маша, давайте разжигать костер, надо обедать.

Осмотревшись, они быстро стали собирать валежник и носить его к берегу. Верховцев, чувствуя себя неудобно без дела, положил весло и тоже стал отыскивать сухие ветки.

— Вы лучше достаньте спички, — крикнула ему Кострова.

Верховцев пошел вдоль берега. То там, то тут тоже начинали разводить костры. Он скоро вернулся с коробкой спичек. Тонкие прутики вспыхнули и стали разгораться с веселым треском, распространяя крепкий, густой запах сосны. Вера Михайловна заставила Верховцева снять рубашку и развесила ее сушить на торчавшем из земли пне. Став на колени, Верховцев раздувал огонь, Маша развязывала узелок привезенной с собой еды: нарезанные кусочки хлеба, несколько копченых вобл и бутылку розового суфле. Вера Михайловна достала аккуратно увернутые Юлией Дементьевной в бумагу пирожки с картошкой, жаренные на масле. Верховцев принес маленький чемодан и извлек бумажный кулек с твердым печеньем и банку тушеной говядины.

Только сейчас, сидя у костра, все трое почувствовали прелесть этой поездки в горы, к озеру. Они смеялись, шутили. Покончив с едой, решили кататься на лодке. К удивлению Веры Михайловны, Верховцев оказался ловким гребцом.

— Да вы моряк, — шутила она.

— А вы разве не знаете, что доменщики сродни морякам? — проговорил он, с силой погружая в воду весла. — У одних — стихия моря, у других — стихия огня.

— Но кажется, из вас капитан не получится, — съязвила Кострова.

— Морю нужны не только капитаны, но и штурманы. Так же, как доменным печам.