Ненаписанные страницы

Теперь его слова уже не могли ее оскорбить. Возбуждение прошло, и вместе с тем пропало желание о чем-то говорить с Гущиным. Может быть, ей действительно не с этим надо было приходить сюда. Но руки у нее не опустятся.

— Мы сами проведем в цехе партийное собрание, вытащим на него горняков, — проговорила она, собирая на столе свои бумаги.

В комнате зазвонил телефон, и Гущин кому-то говорил в трубку: «Надейтесь на коммунистов». Ей очень хотелось думать, что эти слова обращены и к ней. Было бы очень тяжело уйти из парткома не понятой.

Гущин положил трубку и, видя, что она собирается уходить, сказал другим тоном, точно извиняясь:

— Насчет горняков я поговорю с директором.

«Надо больше рассчитывать на коммунистов», — думала она, возвращаясь домой. Шел дождь, теплый, летний. Она запрокинула голову, подставив разгоряченное лицо под крупные капли.

В этот вечер, уложив Аленку, она долго сидела за письменным столом и писала. Утром, захватив с собой пару бутербродов и исписанную ночью тетрадь, раньше обычного ушла в цех. Она решила до начала смены встретиться с Бартеневым, поговорить о технической учебе. Наверно, он уже видел на дверях побеленной и выкрашенной комнаты, где занимался Верховцев, появившуюся дощечку с надписью: «Кабинет мастера». Повесив ее, Верховцев переселился в здание диспетчерской, на четвертый этаж. Близился ремонт пятой печи с переводом ее на высокое давление, и «инженер по идеям» засел за чертежи.

Даже Феня Алексеевна приняла живое участие в новом деле. Она размножила на машинке программу занятий, с которой Кострова решила пойти к Бартеневу.

Несмотря на ранний час, она нашла его в диспетчерской. После беглого знакомства с работой ночной смены он с довольным лицом повернулся к ней:

— А вы знаете, техническое состояние печей улучшается. — Его глаза, которые могли выражать силу, гнев, иронию, теперь мягко светились, добродушно улыбались.

— Этот процесс можно ускорить, — проговорила она, радуясь его перемене, и протянула ему программу занятий.

Он молча, внимательно ознакомился и, достав из кармана карандаш, сбоку вписал новую тему: «Работа печей на высоком давлении».

Увидев в списке цеховых преподавателей фамилии Дроботова и Барковского, с улыбкой спросил:

— Это по долгу инженера или по поручению партийной организации?

— Я думаю, это надо сделать по приказу начальника цеха, — ответила Вера Михайловна.

Лицо Бартенева по-прежнему светилось изнутри. Она вновь узнавала того Бартенева, который приходил к ней в лабораторию с кусочком кокса в руке и смотрел на нее с вниманием и удивлением. Чуть помедлив, Бартенев наклонил голову: хорошо, он напишет приказ, он сделает так, как она считает лучше.

В этот же день Феня Алексеевна отпечатала короткий приказ: Бартенев одобрял идею создания цеховой школы и обязывал начальников смен три раза в неделю заниматься с мастерами и газовщиками.

В первый день занятий доменщики шумно рассаживались за столами, посмеиваясь друг над другом.

— Кто же из нас быстрее в академию шагнет? — подделываясь под иронический тон, спросил Павел Иванович Буревой.

— У кого лысина пошире и живот повыше, — со смехом ответил ему Орликов.

— А ты забыл, как живот подвел мастера? — нашелся Павел Иванович и осекся, увидев за соседним столом Кравцова, смотревшего перед собой хмуро и недоверчиво.

Но когда Верховцев подошел к доске и нарисовал чертеж печи, все стихли. Впервые старые мастера сидели и слушали о том, что происходит в печи при высоких температурах, какое участие в процессе принимает каждая ее часть. И по мере того, как говорил инженер, печь оживала на доске, и перед глазами мастеров вставал как будто совсем новый агрегат, сложностью которого они до сих пор, по правде говоря, не очень интересовались. Принимали домну-матушку такой, как она есть, капризной, загадочной, а подчас и жестокой.

Тяжело, с хрипом дышал, навалившись грудью на стол, мастер пятой печи Гнедков, скрипел шершавым пером по бумаге Федоренко. Чисто побритый и вымытый Гуленко, крепко зажав карандаш толстыми пальцами, писал старательно, придерживая другой рукой тетрадь. Только перед Кравцовым тетрадь лежала не раскрытой, но сам он не спускал глаз с Верховцева.

Кострова сидела сбоку, у окна, смотрела на них и думала, что эти старые мастера пришли сюда не потому, что их загнал в тупик своими вопросами начальник цеха, а потому, что для них сейчас оружием жизни становится Мысль. Они много лет горели у горна, кашляли дымным угаром, впроголодь, без сна и отдыха пережили войну и теперь с тем же стоическим усердием одолевают теорию ведения доменной плавки. Одолеет ее и Кравцов, теперь она не сомневалась в этом.

После занятия, устало вытягивая под столом затекшие ноги, Гуленко признался:

— Мне легче у печи гореть, чем здесь потеть..

Дружелюбно смотрели доменщики на Веру Михайловну Кострову. Она после короткого перерыва стала рассказывать им о влиянии шихты на ход печи, условно это был второй урок занятий.