Ненаследный князь

Толстоваты были запястья, и еще косточки торчали, не изящно, а этак, выпукло, некрасиво, будто бы намекая, что в шляхетные панночки Лизанька при всем своем желании не попадет. Больно ей хотелось… она вообще здесь по собственной надобности…

…правда, надобность оная появлялась не так уж часто, и все больше крутилась вокруг девицы с косой. Девицу звали Евдокией, и была она дочерью купчихи-миллионщицы…

…везет некоторым.

А папенька-то, с его урожденной скромностью, и окороков, которыми купцы к зимнему празднику привычно кланялись, стеснялся, отсылал бы, когда б не маменька… дескать, негоже воеводе самому взятки брать, ежели оный воевода со взяточничеством в рядах познаньской полиции борьбу ведет.

Толку с той борьбы. Права маменька, говорившая, что как брали, так и будут брать, и папеньке бы не воевать с ветром, а иметь свой малый процент…

…в общем-то, глядишь, и не увивался бы старший актор за Евдокией Ясноокой, в которой ничего-то, помимо маменькиных миллионов, не было… истинно говорят, что девицу красит приданое. А что за Лизанькою папенька даст? Несчастные десять тысяч? Поместье, пожалованное генерал-губернатором за верную службу? Так то поместье на самой, почитай, границе… толку-то с него…

Обидно.

И обида заставила Лизаньку прикусить губу.

— Я пойду прогуляюсь, — сказала она громко, и Клементина, следившая за красавицами, нахмурилась, но запрещать не стала, предупредила лишь:

— Панночка Елизавета, будьте так любезны вернуться к ужину.

Вернется.

К ужину, к треклятому шпинату и вареной капусте, к паровым безвкусным котлеткам, травяному чаю и пустой болтовне…

Из Цветочного павильона Лизанька выпорхнула.

Ах, до чего душно, тяжко на сердце! И душу терзает неясная тревога…

— Панночка Лизавета! — окликнули ее, и голос этот — тихий, бесцветный, — заставил Лизаньку подскочить. — Панночка Лизавета… я…

…крысятник появился будто бы из ниоткуда. Неопрятный. Еще более жалкий, чем Лизаньке запомнилось, пусть бы и вырядился он ныне в темную куртку с эмблемою, какие носили местные сторожа. Куртка была ему велика, карманы ее топорщились, а на шее крысятника ярмом висела древняя камера.

— Панночка Лизавета, — сказал он, норовя заглянуть в глаза, — я вас ждал.

— Зачем?

Лизанька подобрала юбки.

Отчего-то мысль, что этот ничтожный человечишка к ним прикоснется, пусть бы и ненароком, была Лизаньке неприятна. И глядя на крысятника, который застыл, не смея сдвинуться с места, она думала, что зазря с ним связалась.

Заплатила еще…

И чего, спрашивается, ради?

Она ведь и сама-то великолепнейшим образом справилась. Да и было чего справляться, все ж очевидно. И этот еще недавно казавшийся весьма полезным человек ныне превратился в человека бесполезного, а то и вовсе опасного.

Приехал.

Ошивается. Вынюхивает тут… а если вынюхает чего, что не положено? И в газетенке своей мерзкой напишет? Себастьяну от него один вред, а о Севастьяновых интересах Лизанька должна позаботиться.

— Поговорить хотел, — сказал крысятник, почесывая щеку.

В пятнах каких-то… и глаз дергается… и как его только в сторожа приняли?

— Не о чем нам с вами разговаривать, — решительно заявила Лизанька.

Ждала, что станет возражать, допытываться, с чего вдруг этакая перемена, но крысятник лишь плечами пожал и поинтересовался:

— Вы уверены?

Конечно, она уверена. И более того, имейся способ спровадить его так, чтобы безвозвратно, Лизанька непременно бы им воспользовалась… может, жалобу написать? Или сказать, что он Лизаньку снасильничать хотел? Тогда-то его точно посадят… но слухи поползут, а Лизаньке слухи не нужны… и опять же ему тоже есть чего рассказать… поверить, может, и не поверят, но сомнения… и снова слухи…

…ах, до чего неудобен стал ныне тот давешний разговор, который по-всякому истолковать можно. Ничего, будет Лизаньке наука наперед. И она, гордо вздернув подбородок, ответила:

— Я абсолютно уверена. У нас с вами никаких общих дел нет и быть не может. А если вам иное показалось, то это исключительно ваши собственные фантазии.

Хорошо сказала. Красиво.

…преподаватель по риторике был бы доволен, а то говорит, что, дескать, Лизанькина речь чересчур простовата.

— Если же вздумаешь меня преследовать, — добавила она, чтобы уж наверняка отделаться, — то я обвиню тебя в домогательствах. И мой папенька тебя на каторгу спровадит.

…давно хотел, да все что-то медлил.

Нерешительный он, в отличие от Лизаньки.

Или добрый чрезмерно?

Но маменька говорила, что излишняя доброта лишь во вред, и ныне Лизанька как никогда лучше понимала ее правоту. Потому сама решила, что с крысятником будет добра ограниченно… она ему не станет мешать, пусть уже за это скажет спасибо.

— Что ж, панночка Лизавета, приятно было познакомиться, — тихо ответил крысятник и исчез.

Нет, ну как у него это получается?

Папенька тоже удивлялся… талантом называл… Лизанька вздохнула и отбросила неудобные мысли. Собой она в целом была довольна. И даже настроение поднялось. Пожалуй, что нынешняя прогулка будет вполне себе в удовольствие. Правда, далеко Лизаньке уйти не позволили.