К горлу подкатила тошнота, и я, от заклокотавших во мне ярости и гнева толком не соображая, что делаю, ударил воздушным потоком мерзкого англичанишку. Тот, изумленно крякнув, отлетел, с грохотом снося по ходу полёта какую-то мебель. Я же попытался вскочить, но не удержался на ногах, меня накрыл приступ головокружения, перед глазами заплясали звезды… Упав на мягкую постель, в которой и пришёл в себя, я со всхлипами втягивал в себя вязкий воздух, пропитанный приторными благовониями, едва сдерживая тошноту. Чуть придя в себя, я обнаружил, что лежу на кровати в чем мать родила, схватил белоснежную накрахмаленную простынь, обмотав вокруг себя на манер древнеримской тоги. В углу спальни, освещённой лишь изменчивым отблеском пары десятков свечей, копошился, силясь подняться на ноги, английский аристократ.
— Ты-ы-ы!!! Как ты смел, как только отважился?!!! Мразь, сволочь!!! — задыхаясь от отвращения и гнева, я пытался подобрать слова…
— Как ты посмел прикоснуться ко мне своими грязными губами, как ты мог только вообразить себе…
Я согнулся в очередном позыве сухой рвоты, откашлялся, потом продолжил:
— Ты понимаешь, что натворил?!!! Да я тебя, собственными руками!…
Граф завопил, заняв оборонительную позу:
— Алекс, любимый, что я сделал не так??? Я видел, я знал, что ты разделяешь мои чувства, что ты готов испытать со мной все радости искренних, настоящих отношений между двумя молодыми людьми! Когда я увидел твою улыбку, блеск твоих глаз, я понял, что это судьба!!! Твой образ будоражил меня, я засыпал и просыпался с твоим именем на устах… Любимый!…
Он умоляюще протянул ко мне руки, дрожа всем телом, в ярко-зелёных глазах стояли слёзы…
— Алекс!.. Я все устроил, никто ничего бы не узнал, я готовился…
Я взвыл, жестко оттирая губы, оскверненные этим женоподобным существом… С ужасом прислушиваясь к себе, к своему телу, я пытался понять, ограничился ли этот мужеложец поцелуем, или позволил себе куда больше… Не-е-е-ет, я бы почувствовал, я бы знал! Не может быть!..
Не в силах совладать со своим гневом, я снова ударил воздушным кулаком, вложив в него всю свою ненависть и боль, всю ярость, что охватила все мое существо. Граф, не успев отреагировать, захваченный путами подвластной мне стихии, лишь вопил от ужаса, суча ногами, поднимаясь все выше. Вокруг меня, завывая разноголосьем, поднялся ураганный ветер, воздев руки к небу, отдавшись своей злости, я неистово желал своему недругу самой мучительной смерти! Порыв воздуха подхватил тщедушную, оплывшую фигуру сластолюбца, закрутив в смертельном танце, швырнул в сторону окна… Раздался звон разбитого стекла, в комнату ворвался свежий, морозный запах, отрезвляющий, приводящий меня в чувство. Вместе с тем прозвучал короткий полувскрик-полустон, и звук удара тела о промерзшую, твердую землю…
Путаясь в складках простыни, прикрывающей мою наготу, я подбежал к распахнутому окну… Внизу, едва шевеля руками и ногами, распластался граф Беркли, со слабыми стонами пытающийся подняться.
Со стороны караульного помещения бежали к особняку императорские гвардейцы.
— Взять его! Отвечаете головой! Не упустить! — Орал я, охваченный желанием возмездия. Никому, никому не могу простить я покушения на самое дорогое, что у меня есть — на мою честь, на мое достоинство!
Внезапно распахнулась дверь в спальню, и в помещение ворвался дворецкий с искажённым от злобы лицом. Попытавшись атаковать меня слабеньким огненным шаром, он прыгнул в мою сторону. Даже обрадовавшись возможности выплеснуть свою ярость, я создал щит вокруг себя и нанес ответный удар. Несостоявшийся Бэрримор отлетел в стену и медленно сполз на пол, обливаясь кровью, хлещущей из разбитого носа.
Не желая задерживаться в этом вертепе ни лишней минуты, я рванул в сторону выхода. Оказалось, на лестнице, ведущей на первый этаж, уже собрались приближенные графа Беркли. С угрожающими выражениями лиц они преграждали мне путь к столь желанной свободе. Взревев от ярости, я снова потянулся всеми душевными силами к своей стихии. Вокруг меня, истошно воя, образовались воздушные смерчи, приплясывая в нетерпении, они, казалось, ждали лишь моей команды… Указав на ненавистных мне англичан, я проорал:
— Вперёд! Уничтожить! Никакой пощады!!!
От пронзительного визга у меня заложило уши, присев, я закрыл уши руками, не отваживаясь даже глянуть в сторону лестницы. Спустя пять долгих минут, когда вакханалия звука утихла, я встал и нерешительно посмотрел в сторону выхода. Путь был свободен. На лестнице, застыв в нелепых, гротескных позах, застыли изломанные фигуры моих противников. Сбежав по окровавленным ступеням, придерживая укрывавшую меня простынь, я распахнул парадные двери особняка, казавшегося мне смертельной ловушкой, в которую я попал по собственной наивности и глупости.
Во дворе резиденции английского посла шёл бой между императорскими гвардейцами и охраной графа Беркли. Огненные шары рассекали воздух, врезаясь с грохотом в стены, окружающие особняк, водяные плети со свистом врезались в толпы дерущихся, надо всем полем боя сверкали молнии и свистел ветер.