Ненастье

После разгрома «Юбиля» в батуевский следственный изолятор автозаки привезли чуть ли не сотню избитых «афганцев». Это был перебор, и «афганцев» начали скорее выкидывать, но сорок с лишним парней получили по десять‑пятнадцать суток за административные нарушения. В итоге к маю 1993 года в СИЗО осталось шестнадцать человек — все члены Штаба «Коминтерна», которые попались, и самые борзые драчуны.

«Юбиль» стоял посреди площади как неживой: разбитые окна закрыты картоном, развороченный парадный вход заколочен досками и загорожен строительными лесами. В здание проникали через боковой подъезд; фойе — тёмное, захламлённое и сырое — никто не ремонтировал; почти все конторы «афганцев» временно не работали, их двери были опечатаны. Немец, водитель «барбухайки», и Дюша Воронцов, водитель «трахомы», играли в «тридцать одно» на заднем крыльце «Юбиля», если пригревало майское солнце.

В мае Немца дважды вызывали в горотдел милиции на допрос, в третий раз вызвали в июне. В кабинете Герман увидел Серёгу. Тот вразвалку, руки в карманах, сидел на стуле под плакатом «Валюты государств Европы».

— Я пять минут на перекур, — недовольно сказал следователь, подёргал ящик своего стола, проверяя, заперто ли, и вышел в коридор.

— Наш, «афганец», — снисходительно пояснил про следователя Серёга и расшарашил ноги до середины кабинета. — Охранял тоннель на Саланге.

Герман понял, что Серёгина «афганская идея» помогала и тут: «афганец» выручал «афганца». В следственной бригаде нашёлся опер, который устроил Лихолетову короткую встречу с доверенным человеком один на один.

— Как Татьяна? Нормально довёл до дома?

Герман догадался, что Серёгу заботила папка, которую вынесла Таня.

— Всё нормально, Серёга, всё тогда было в порядке. А как ты?

— Заебись! — Серёга ощерился в улыбке, словно был страшно доволен, и напоказ потянулся, как после сладкого сна. — Отдыхать — не подыхать! Голодом не кормят, здоровье не болит, работаем умственной деятельностью!

Он балагурил неестественно — убеждал себя, что всё прекрасно, всё по плану, всё под контролем. Но Герман видел, что Серёга подавлен тюрьмой.

— Серый, тебе дали пять минут, — напомнил Герман. — Говори о главном.

— Короче, Немец, нас тут, бля, приделали накрепко, — тотчас негромко заговорил Серёга. — Оттопчутся, гады. Надо мостырить нам гавнистию. Я всё придумал. Слушай внимательно. Бескровный вариант, парням не подстава.

Подавшись вперёд, Серёга быстро и чётко изложил свой план действий «афганцев», чтобы вынудить начальство до суда освободить арестованных лидеров «Коминтерна». Герман в очередной раз удивился выдумке Серёги. Конечно, деятельному Лихолетову киснуть в СИЗО было невыносимо.

— Всё понятно? Запомнил? Передай Бычегору. Надеюсь на тебя, Немец.

Герман шагал по бульвару от горотдела к остановке трамвая, щурясь на солнце, разглядывал девушек, таскал фисташки из пакетика и размышлял: почему он и почему Егор? Серёга всё рассчитал точно. Из реальных лидеров «Коминтерна» на воле остались Гоша Лодягин — секретарь, Билл Нескоров, Гайдаржи, Воха Святенко и Бычегор, который во время штурма «Юбиля» валялся в больничке со швом, открывшимся, когда ломали «Чунгу» и Бобона. Но только Егорыч не зассал бы организовать то, что задумал Серёга. Однако следак не согласился бы дать с ним встречу — все знали, что за зверь Егор. И поэтому Серёга вызвал Германа: и надёжный, и властям не подозрителен.

Серёга придумал перекрыть железную дорогу, но не так, чтобы парни легли на магистраль, а занять небольшую станцию — вокзал и диспетчерский пункт. И не надо загораживать пути: начальство наверняка само не выпустит поезда на линию, где потерян контроль. А вокзал — это не «рельсы‑рельсы, шпалы‑шпалы», здесь можно держать оборону от ОМОНа. И властям не в чем будет обвинить «афганцев» — они всего лишь проникли в служебные помещения. Серёга даже указал, какую станцию надо взять, — Ненастье.

В тот же день вечером Немец пошёл к Быченко домой.

Бычегор получил квартиру в левом доме «на Сцепе» на четвёртом этаже. Герман никогда не бывал у Бычегора. В Батуеве везде ставили на подъезды железные двери, а двери в высотках «на Сцепе» пока что оставались прежние — фанерные и расхлябанные: никакие домушники не рисковали соваться к «афганцам». Немец поднялся пешком и позвонил в квартиру Быченко.

Егор был женат, Немец не раз видел его жену — маленькую, красивую и фигуристую бабёнку. Её звали Лена. Во дворе она ни с кем не дружила, не звала в гости, и её считали стервой. Она открыла дверь.

— Егорыч дома? — спросил Герман.

Лена молча закрыла дверь, и Герман опешил: как это понимать? Он постоял на площадке, не зная, что делать, а потом дверь опять открылась.

— Заходи, — сказал Бычегор, будто Герман выдержал какую‑то проверку.

Герман разулся в прихожей.

— Пусть тапки наденет, — из дальней комнаты приказала Лена.