Ненастье

Бычегор впёрся в кафе, будто медведь; он был в огромной распахнутой куртке‑аляске с косматым капюшоном. За командиром «Коминтерна» шли какие‑то парни, человек пять — семь; в мелькании светомузыки Немец узнал Джона Борисова, Басунова и Уклонского. Девицы радостно завопили. Егор грузно опустился на стул и локтем, не заметив, уронил со стола фужер.

— Какой приятный сюрприз, Егор! — улыбаясь, сказала Марина.

— Штрафную! Штрафную! — кричали девицы, усаживая новых гостей.

Егор тупо смотрел на Марину, всю такую пышную, в платье и фате.

— Женился, Мопед? — едва выговорил он. — Позра… дравляю…

— Да это не жена, а сестра моя, — засмеялся и засуетился Мопед, хватая бутылку. — У меня жена дома… Накатишь, Егорыч?

Герман вдруг понял, что Быченко вдребезги пьян. Или обдолбан.

— Мудак ты, Мопед, а жена у тебя красивая, — вяло сказал Быченко, вставил в рот сигарету и застыл, ссутулившись, в ожидании огонька.

Басунов поднёс Быченко зажигалку и с превосходством глянул на Германа. Он невзлюбил Немца с первой же встречи и ревновал к командиру «Коминтерна», но Лихолетову Немец, товарищ по Афгану, был куда ближе Басунова, а вот с Быченко — наоборот. Басунов был доволен тем, что Егорыч портит свадьбу Немцу, и тем, что бухой командир сам позорит себя.

— Васюта? — вскинулся Егорыч, увидев Колодкина.

— Это что за маппет‑шоу? — стараясь не встречаться глазами с Быченко, недовольно спросил Вася Колодкин у Виталия Уклонского, который подсел к компании. — Вы нахрен его сюда приволокли в таком виде?

— Разве его остановишь? — негромко ответил Уклонский. — Он сам рулил.

— Васюта, прости, брат! — прорычал Быченко. — Прости, так надо было!

Герман понял: Егор кается за то, что Колодкина выгнали из Штаба.

— Егорушка, а баиньки не пора тебе? — ласково спросила Марина.

— О! — обрадовался Егор, будто впервые заметил Марину. — Ты хто такая, храс‑савица? Иди к папе сюда! — Егор застучал ладонью по столешнице.

— Быченко, ты ко мне на свадьбу пришёл, — одёрнул Егора Немец.

— И че? — Быченко с трудом сфокусировал взгляд на Германе.

— Ведёшь себя как ублюдок, — прямо сказал Герман.

— Это я? — сквозь хмель удивился Быченко. — Это ты мне, сука?

По лицу Басунова было видно, что он надеется на драку.

— Егорыч, это мы, свои, это Немец, ты чего? — Уклонский, успокаивая, приобнял Быченко и похлопал его по груди. — Егорыч, ау!

— Ты же командир, — сказал Герман. — Лихолетов так себя не вёл.

— Напрасно ты о нём напомнил, — тихо заметил Уклонский.

Быченко рванулся к Герману, куртка‑аляска вывернулась оранжевой изнанкой наружу. Уклонский и Джон Борисов еле удержали Егорыча.

— Поедем домой, Егор, — твёрдо сказал Джон, загораживая собою Немца.

Парни окружили Быченко и повлекли на выход.

— Вот жизнь! — весело сказал Мопед вслед Бычегору и его товарищам. — Бухаешь, людям нервы портишь, на крутой тачиле гоняешь — и командир!

На свадьбе все тоже были изрядно пьяные, и ссора с Быченко быстро стёрлась из сознания, а настроение восстановилось.

— Выпьем за нас, девочки, за молодых и красивых! — снова с рюмкой в руке орала Петухова. — Пусть плачут те, кому мы не дали, и сдохнут те, кто у нас не просил! Выпьем за лося! Чтобы нам пилося, а мужикам моглося!

Всё‑таки свадьба удалась. Уже после полуночи Андрюха Воронцов на «трахоме» отвёз всех «на Сцепу», однако и во дворе компания ещё долго стояла на детской площадке среди ледяных горок и снеговиков: курили, допивали шампанское, смеялись, договаривались назавтра прийти в гости.

Герман и Марина поднимались на свой третий этаж пешком. В подъезде было темно и пусто. На лестничной площадке они остановились у почтовых ящиков; Герман с трудом попал маленьким ключиком в замочек.

— Ты отразил, что Гошка говорил про вашу войну? — спросила Марина. — Быченко будет новые фирмы под ваш «Коминтерн» переводить.

— Это рэкет, Марин, — ответил Герман. — Серёга всегда был против.

— Твой Серёга сидит. А другие люди будут подниматься. Неволин, я не хочу быть нищей. Тебе надо пойти к Быченко, чтобы он тебя взял.

— Ты забыла, что Быченко сегодня нам устроил?

— Ну и что? — Марина прижала Германа спиной к ящикам. — Даже лучше. Ему станет стыдно перед тобой, как перед Колодкиным, и он тебя возьмёт.

Марина расстегнула Герману ремень и рукой шарила у него в брюках.

— Я же не бандит, — тяжело дыша, сказал Герман.

— А по‑моему, бандит, — навалившись на него, прошептала Марина.

— Квартира рядом…

— Бандит делает что хочет и где хочет…

Она была в короткой мутоновой шубке поверх длинного и пышного свадебного платья. Не поддёргивая подола и белых кружев, она встала коленями прямо на мокрый затоптанный пол лестничной площадки. Её ярко накрашенный рот в полумраке казался чёрным.

* * *