Ненасыть

– Непредсказуемо… Пока они здесь… – ворчит Прапор. – Ладно. Будем считать, что это была учебная тревога. А караул на ночь все-таки мы выставим. Вась, у тебя никаких дел вроде уже нет? Вот и постой тут, – он кивает на парадное крыльцо. – Отсюда все хорошо видно. Мы тебе сейчас стульчик вынесем. Серый тебя сменит через пару часиков. Я потом распишу дежурство.

Михась насмешливо хмыкает, складывает руки на груди.

– Ты же только что оставлял на дежурстве Тимура и меня.

– Ничего, – шепчет Василек, кивнув. – Мне не трудно.

– Тогда я с тобой, – безапелляционно заявляет Михась.

– Тогда заодно и расписание дежурств составьте, – быстро говорит Прапор.

Василий снова кивает, а Серый невольно вспоминает, как тот стоял, обратившись в столп, и так и не повернул головы к границе, несмотря на тряску. Да, Серый такое уже видел в других группах. У людей существуют две реакции на опасность: либо замереть, либо бежать. Те, кто замирал, погибали первыми, ведь для спасения сначала нужно выйти из ступора. А хмари достаточно секунды.

Василек – тренированный человек. Он ходил по хмари все эти три года. И при малейшей чертовщине он все еще цепенеет?

Глава 14

На три дня воцаряется мир и покой. Никакие чужие люди больше не приходят, даже близнецы не заглядывают, ничего не случается, даже хмарь появляется очень редко, а невидимое поле исправно ее отгоняет. И всё на огороде растет медленно и постепенно, как положено расти приличным растениям. Вороны вылетают из рощи тоже всего один раз – и то ранним утром. Но эта странность уже привычная.

Три дня для Серого становятся некоей передышкой. Человек – такая тварь, которая ко всему привыкает, даже к необъяснимому. Серый успокаивается, перестает обращать внимание на всё, что с трудом поддается логике, – и жить становится гораздо легче и проще.

Изменения в собственном теле он даже за мистику не считает. Ну меняется иногда у него цвет глаз, ну спят они теперь с Тимуром всего пять часов в сутки. Ну вскакивают дружно еще до рассвета, несмотря на дежурство в ночь, и носятся по двору не в силах усидеть на месте, словно зайцы из старой рекламы батареек. Ну и что? Зато теперь Верочка спокойно встает вместе со всеми, вся утренняя забота о Глаше и курах легла на их плечи. Они научились доить корову, готовить завтраки, и вообще за одно утро переделывают столько дел, сколько остальные за весь день не успевают! Вот разгорается день – и энергия из них выплескивается, у них наступает, как выражается Тимур, фаза творчества. Причем очень ярко выраженная.

Если Тимур раньше играл исключительно по памяти и готовым нотам, то сейчас в нем открывается нечто, очень похожее на гениальность. Он слышит музыку везде: и в шелесте листьев, и в стрекоте кузнечиков. Разок Серый застает его в огороде, с вилами в руках.

– Слышишь? – глядя на зубцы, спрашивает Тимур и улыбается.

Серый прислушивается, но кроме шелеста листьев на ветру ничего не слышит.

– Что?

– Как красиво ветер между зубцами гуляет. Звук такой…

Новые мелодии переполняют виолончелиста, в нем открывается тяга играть на всем, что попадется под руку: бокалах, тарелках, найденных на антресолях деревянных ложках. Что самое потрясающее, красиво звучит абсолютно всё, даже старая тупая пила и ведро, в которое доят Глашу. Виолончель же он почти не выпускает из рук и самозабвенно сочиняет музыку, записывая ее в свою тетрадку, новую, найденную в одном из домов.

Сам Серый вспоминает, что когда-то давно ходил в школу рисования, что ему нравилось переносить мир на бумагу, и хватается за карандаши и краски. Воображение захлестывают образы и цвета, красота мира кажется невероятной, и от желания запечатлеть все вокруг тело крутит в самой настоящей ломке. Он стаскивает с домов абсолютно все карандаши, ручки и краски и постоянно рисует, даже когда следит за границей. Карандашные линии удивительно послушны и складываются в цветы, дома, завитки облаков, Верочку в кружевной шали, читающую роман маму, Тимура с охапкой полевых цветов…

Серый недоверчиво смотрит на выходящий из-под карандаша набросок, поднимает взгляд и понимает, что ничего не придумано. Оставив Глашу щипать траву, а Серого – спокойно рисовать в тенечке, Тимур рвет цветы.

– Вот, – говорит он с глуповато-мечтательной улыбкой, высыпав все это богатство на колени Серого. – Помоги сделать букет для Олеси! Как думаешь, ей нравятся ромашки?

– Э-э… Не подаришь – не узнаешь! – находится с ответом Серый и зарывается в предоставленное богатство. – А почему не сочинишь для нее чего-нибудь?

– Я сочиняю, – говорит Тимур и вытирает с носа пятно пыльцы. – Но мелодия пока не готова. Я ее всего два дня как думаю, а сюрприз хочется сделать сейчас!