Ненавидь меня

"Хорошо…?" Финн наклоняет голову, чтобы встретиться с моими глазами, его брови сведены вместе. "Мои братья могут пить из чертова унитаза, если меня это волнует".

Я игнорирую его абсурдный и бесполезный комментарий и приседаю на корточки, чтобы судорожно собрать разбитое стекло. "Вот дерьмо", — шиплю я, когда осколок режет мне кончик пальца.

Отлично, теперь придется убирать кровь. Моя голова падает на землю, а страх бьет как барабан по всему телу. Если я смогу сделать все правильно, идеально, может быть, мои ребра останутся целыми, а сердце не выпрыгнет через грудную клетку.

Финн наклоняется рядом со мной и берет мои руки в свои, обматывая полотенцем мой кровоточащий палец.

"Эф, эй…" Мои глаза прикованы к осколкам стекла, руки зудят и чувствуют себя неловко от того, что их держат неподвижно, а не собирают, как я должна, как я обязана. "Эффи, посмотри на меня. Эффи." Его голос похож на резкий удар хлыста, и я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него. "Мы все уберем. Я попрошу кого-нибудь принести чашки. Ничего страшного, хорошо?"

"Я знаю!" Я огрызаюсь, но тут же жалею об этом, понимая, что он просто пытался помочь. "Я знаю, что здесь". Я постукиваю себя по виску. "Но мне кажется, что это очень важно".

"Помнишь, как ты вломилась в "Персик", как будто тебе принадлежит это чертово место…"

"При чем тут это?" Я уставилась на него.

"Все, что я имею в виду, это то, что ты…" Он сжимает и разжимает кулаки, словно хочет встряхнуть меня. "Ты сказала мне, что у меня маленький член, когда я приставил пистолет к твоей голове. Ты знаешь, сколько мужчин были в таком положении, обмочившись и плача о своей маме? Ты, блядь, самый храбрый человек из всех, кого я знаю, так почему ты бесишься из-за гребаной чашки?"

Он говорит разочарованно, но искренне, и я просто хочу, чтобы это имело смысл. Что я чувствую, как я закручиваюсь из-за чего-то, что, по общему признанию, глупо. "Это было выживание, Финнеас. Сделай или умри. Но это… это просто я, а просто меня никогда не бывает достаточно".

Он выглядит искренне обиженным моими словами и качает головой.

"Просто… Я хочу, чтобы все было идеально".

"А кто сказал, что все должно быть идеально?" Его вопрос ошеломил меня.

"Ну… я не знаю, все?"

"Кто все?" — спрашивает он, и я смотрю на него так, как будто у него три головы.

"Мои родители…"

"Их здесь нет". Он берет мое лицо в свои руки. "Ты и так идеальна. И все это?" Он широко раскидывает руки. Я открываю рот, чтобы ответить, но он прижимает палец к моим губам. "Это всего лишь вещи". Я пытаюсь впитать его слова и подавить толчки в груди, но все равно чувствую страх, как ураган.

"Ты мне не веришь". Это не вопрос, он делает заявление, наблюдение, и я киваю. Я не верю ему. "Ладно."

Он опускает руки и уходит, а мое сердце замирает, как свинец.

Я осторожно выглянула и увидела Финна, который доставал перочинный нож из-под простыни. "Финн…"

"Это всего лишь вещи, Эффи". Он режет ткань, а затем разрывает ее. Второй комплект простыней испорчен за столько же дней. Затем он берет лампу с прикроватной тумбочки. "Просто. Блядь. Вещи." Он швыряет ее в стену, и я задыхаюсь: абажур сорван, а стеклянная подставка разбита вдребезги.

"Мне продолжать?" — спрашивает он, и на мгновение меня парализует. При мысли о разбитом стекле становится трудно дышать. Он подходит к зеркалу с испытующим взглядом.

"Нет, Финн, я понимаю". Я встаю между ним и зеркалом, кладу руки ему на грудь.

" Правда?"

"Да, это просто вещи". Я повторяю его слова с неменьшей убежденностью, а затем добавляю: "И мне нравится это зеркало… Я хочу сохранить память о нас". Мне нравится, как загораются его глаза, когда я говорю "мы".

Он садится у изножья кровати и притягивает меня к себе, обнимая за бедра. "Я не он, Эффи. Я не твой отец. Ты не будешь наказана за то, что ты человек". От его слов у меня в горле завязывается комок. "Честность и преданность — вот все, что я хочу от тебя. А не какого-то дерьма типа "Степфордской жены", ясно?"

Я прикоснулась костяшкой пальца к уголку глаза. "Хорошо".

"А теперь скажи мне, принцесса, и будь честной". Он серьезно смотрит на меня, и я киваю. "Это испуганные слезы или другие, как тогда, когда я подарил тебе мольберт?"

Я не могу удержаться, чтобы не рассмеяться над его драгоценностью. Улыбка, расплывающаяся по моему лицу, кажется теплой и правильной. "Это слезы подсолнуха".

Он вздыхает и наклоняется вперед, упираясь лбом в мой живот, как будто никогда в жизни не испытывал такого облегчения. "Спасибо, мать твою".

Людей становится все больше и больше. Ладно, всего четверо, но мне кажется, что их уже десять, хотя я смутно помню, кто они такие, по наблюдениям, которые мы вели за Les Arnaqueuses. Финн помогает мне установить складной стол, который он выкопал в большом доме — вместе с более чем достаточным количеством чашек.

Кэш помогает Лохлану установить на лужайке сетку для бадминтона, выкопав ее из "всяких стариковских вещей". Не могу представить, чтобы самые опасные гангстеры Восточного побережья играли в бадминтон. Я поверю в это, когда увижу.