Ненависть

И со временем Дэмьен убедился, что его отец прав. За годы странствий с армией, а потом и с кочевой бандой ему пришлось повидать немало. Он видел солдат, визжавших от ужаса и валяющихся в ногах его отца с потемневшими от дерьма штанами. Видел купцов, отказывающихся платить выкуп за собственных детей. Видел торговцев, швыряющих навстречу грабителям своих дочерей с воплями: «Возьмите ее, сволочи, только меня не трогайте!» Видел мужчин, которые стояли на коленях, молитвенно сложив руки, пока насиловали их жен, а потом, когда насильники, наглумившись, уходили, бросались тушить горящий амбар. Правда, порой он слышал, что бывает иначе, но не видел – никогда.

Поэтому он знал, что ненависти, которую испытывала к нему Диз, не бывает. О, ненависть как таковая, конечно, есть. Ненависть к тому, кто грабит и убивает тебя, ненависть к тому, кого грабишь и убиваешь ты. Или ты, или тебя. Вас всегда двое. И никогда, никогда не вмешивается третий. Так было давным-давно, в те времена, когда война не была перманентной, когда она еще не стала жизнью. Ненависти за других больше не существовало, как и страха,– были только ненависть и страх за себя.

Хотя... порой он чувствовал, что это не все. Что это неправильно, а если и правильно – то не всегда. Когда он впервые собственноручно убил человека, ему было десять лет, и тогда он узнал, что значит ненавидеть. Отец решил, что пора ему бросать детские забавы и браться за настоящее дело. Он поставил связанного пленника перед Дэмьеном на колени, вложил меч в руки сына и сказал: «Бей. Смотри ему в глаза и бей». Дэмьен смотрел, но ударить не мог. Он не хотел. Он не понимал зачем. Отец заметил его колебания и ударил сына по лицу закованной в сталь рукой. «Бей, щенок,– сказал он.– Что я, зря с тобой пять лет панькался?! Бей, или я сделаю с тобой то же, что сделал с твоей матерью». Он впервые заговорил о матери Дэмьена. Раньше никогда не заговаривал, а Дэмьен не спрашивал. Он совсем не помнил ни младшую дочь торговца пряностями, ни светлый город Эсдон. Ему казалось, что его жизнь началась здесь, среди крови, вони и копоти, среди позвякивающего железа, ржания коней и пьяного хохота, и он не хотел, он боялся знать, что было до этого, потому что попытка сравнить то, что у него есть, с тем, что у него украли, свела бы его с ума. В конце концов, ему ведь было всего десять лет.

И он ударил. Не потому, что боялся повторить судьбу матери. Потому, что боялся узнать, какой была эта судьба.

Природа наделила его талантом убивать, и он понял это довольно скоро. А в тот раз просто смотрел, как меч входит в тело, словно в масло, и как оседает труп, перенося свой вес на руку Дэмьена. Он рывком высвободил меч, взглянул на залитое кровью тело, и его вырвало. Отец выпорол его за эту недостойную воина чувствительность, но не слишком сильно – он был доволен своим учеником.

Потом, когда стало очевидно, что никто в банде не умеет убивать так быстро, чисто и ловко, как Дэмьен, его отцу пришла идея брать заказы от дворян. Теперь, когда за убийство могли повесить, улаживать раздоры стало гораздо затруднительнее. Наем убийц тоже оказался делом рисковым, так как эти ребята по старой памяти действовали широко, с душой, а потому были нерасторопны и частенько попадались. Пытками из них без особого труда вытягивали имя заказчика, и господина графа вздергивали на одной виселице с нерадивым исполнителем. Такие, как Дэмьен, оставались исключением. Они были неуловимы, а потому с ними охотно имели дело. И платили за это весьма щедро.

Первое время Дэмьен сопротивлялся идее сделать из него наемного убийцу. Он сбежал из банды, включавшей к тому времени всего десяток головорезов, старых друзей его отца, с некоторыми из которых тот воевал еще при Эсдоне. Его поймали и избили до полусмерти. Он оправился от побоев и снова сбежал. Его снова поймали, снова избили и подвесили за руки к ветке дерева, расположенной в десятке футов над землей. Когда шесть часов спустя его сняли, у него были вывихнуты кисти и оба плечевых сустава, растянуты сухожилия, но в глазах своего сына бывший солдат по-прежнему видел лишь глухую отрешенную ярость, все эти годы неумолимо напоминавшую о его матери.

Старый наемник был неглупым человеком. Он больше пальцем не тронул Дэмьена, более того, осел в разграбленном замке и несколько месяцев выхаживал сына, который первое время даже не мог есть самостоятельно. Когда много времени спустя руки Дэмьена вернули былую ловкость и силу, отец сказал ему:

– Давай сделаем так. Ты убьешь одного человека. Только одного. Потом вернешься в то место под видом путника, попросишь ночлега и посмотришь на его близких, послушаешь, о чем они будут говорить. Если после этого тебе все еще будет так противна мысль о том, чтобы стать наемником, я отпущу тебя, и мы больше никогда не увидимся. Ты станешь делать, что хочешь.