Ненависть

Руди вдохнул воздуха, будто готовясь нырнуть в глубину и переступил порог. Дверь захлопнулась как приговор. Кабинет можно назвать медицинским лишь обладая богатейшей фантазией, или находясь под действием веществ, запрещенных к обороту на территории Рейха. Ничего общего с белоснежным, стерильным великолепием эккентальских больниц, с приветливыми медсестрами и пейзажами на стенах. Комната метра четыре на четыре, с единственным, плотно закрытым окошком и голыми стенами, неряшливо выкрашенными пожелтевшей от времени, облупившейся краской. Два частично застекленных шкафа. Стул. Посередине стоматологическое кресло из фильмов ужасов. Старое, кособокое, неизвестной конструкции. На маленьком столике закипала вода на электрической плитке. Под потолком свободно болталась тусклая лампочка, работающая от генератора. Похоже на средневековую пыточную.

– Располагайся, я сейчас подойду, возьму инструменты, – буркнул по-немецки доктор, и скрылся за дверью.

Рудольф проводил врача тоскливым взглядом и уселся в кресло, жалобно заскрипевшее под его далеко не избыточным весом. Положил руки на подлокотники и попытался расслабиться. Получилось плохо, внимание привлекли странные, рыжие пятна. Наверное ржавчина. Или кровь других пациентов, – услужливо подсказал внутренний голос. За дверью тоненько дзынькнул стакан. Ага, инструменты он забыл, как же.

В кабинет вернулся хозяин, окутанный облаком свежайших, винных паров и представился:

– Валерий Петрович.

– Рудольф, – пискнул Штольке.

– Тот самый немец? – доктор помешал кипяток, выключил плитку и принялся выуживать из кастрюли опасного вида железки.

– Я унтертан.

– Без разницы, – буркнул доктор и с наслаждением закурил, пуская клубы синего дыма. – На что жалуемся?

Рудольф разявил рот.

– О как, – хмыкнул эскулап. – Сапогом вмазали?

– Прикладом, – промычал Руди не закрывая рта.

– Народ у нас гостеприимный, этого не отнять, – развеселился Валерий Петрович и принялся копаться в чужом рту, как в собственном кармане, глубоко запуская сильные, пахнущие соленым огурцом, пальцы. Руди застонал от дикой, умопомрачительной боли, перчатки хоть бы надел, сука плешивая.

– Одног зуба нет, а два надо рвать, одни корни остались, – поставил диагноз врач. – Придется потерпеть, обезболивающее у меня осталось только на экстренный случай.

– А у меня какой? – окончательно расстроился Руди.

– Подумаешь, зубки болят, – врач забычковал окурок в грязную, стеклянную банку. – Вот надумаешь рожать, или ноги оторвет по самые яйца, вколю что потребуется. Могу водки стакан налить, будешь?

– Спасибо, как-нибудь в другой раз, – промямлил Рудольф, прекрасно зная манеру унтерменшей обижаются, если с ними откажешься выпить. Для них это смертельное оскорбление. Сейчас, к счастью, не тот случай, доктор пить с ним не приглашает, ничего страшного.

– Моё дело предложить. Ваты, кстати, тоже почти не осталось, так что если задумаешь истечь кровью, всегда пожалуйста.

– Печально у вас, – отозвался Рудольф, подсознательно стараясь до последнего оттянуть начало лечения. – Ни лекарств, ни оборудования, а медицина, между прочим, с восемнадцатого века немного шагнула вперед. По крайней мере немецкая, лечат рак, сердце пересаживают, побеждены холера, оспа, чума.

– Пожалуй ты прав, – губы врача растянулись в грустной улыбке. – А хочешь я расскажу, как немецкая медицина взлетела так высоко? Все равно надо помощника подождать, время есть.

– Думаю будет интересно, – кивнул Рудольф.

– Не то слово! – врач прикурил очередную сигарету. – Слышал о Эдуарде Виртсе, Йозефе Менгеле, Гансе Эппингере, Карле Гебхардте?

Руди на секунду задумался. Нет, никаких ассоциаций. А вслух осторожно сказал:

– Имена, вроде, знакомые. А кто это?

– Стыдно молодой человек, – Валерий Петрович закашлялся. – Ведь это величайшие врачи третьего Рейха, фанаты своего дела. Именно с них, в середине прошлого века, начался расцвет немецкой медицины.

– Немецкая нация, нация гениев и творцов! – с важным видом подтвердил Рудольф.

– Можешь верить в эту старую сказочку, вот только правда куда прозаичнее и страшнее, – доктор глубоко затянулся и откинулся на спинку колченогого стула.

– О чем вы?

– За передовой немецкой медициной стоят десятки тысяч жертв экспериментов на людях.

– Это невозможно.

– Возможно, к огромному сожалению, – поморщился врач. – Другое дело, если не хочется верить. Вся современная медицина основана на чудовищном преступлении времен последней войны. Науке требуются подопытные животные, а лучшее подопытное животное - человек. Зачем копаться во внутренностях морской свинки, если есть куда более наглядный объект?

– Сюжет для  дешевого триллера, – поежился Руди.