Ненависть

Руди обреченно вздохнул и приготовился к худшему. Дальше наступил ад. Такой испепеляющей боли он никогда не испытывал. Валерий Петрович ковырялся в челюсти почти полчаса, с двумя перерывами на тихий звон стакана за дверью. Кромсал, расшатывал и сшивал с каким-то садистским наслаждением, ковыряя словно не в живом теле, а в куске охлажденного мяса. Все обязанности ассистента свелись к удержанию бьющегося в агонии пациента, подносе необходимых пыточных инструментов и замене круглых, железных тарелок, наполняемых кровью, соплями, бинтами, пеной и розовыми слюнями.

– А ты молодец, – сказал, наконец, врач и отступил, любуясь работой. – Думал не выдержишь.

Руди замычал в ответ неразборчивые проклятия и попытался вцепиться мучителю в горло.

– Хо–хо, полегче, потом отблагодаришь, – беспечно отмахнулся доктор и вытер со лба обильную испарину. – Устал я, пойду отдыхать. Сережа, посиди с больным пару минут, придет в себя, отпускай домой.

Рудольф распластался на кресле. Надо было там, в лесу умереть, чем так мучиться. Перед глазами темнело, хотелось расплакаться, выплеснув накопившееся за последние дни.

Ассистент мучителя воровато огляделся, выудил из банки окурок и прикурил трясущимися руками. Смешался, увидев, как за ним наблюдают и виновато пояснил:

– Курить очень хочется.

– Попросить нельзя, раз своих нет? – через силу выговорил Рудольф.

– Я, знаете ли, гордый, – потупил глазки Сергей. – Гордость просить не позволяет.

– А в помойке рыться позволяет?

– Это другое, я не могу объяснить, – лицо Сережи стало совсем печальным. – Вы немец, многого не понимаете. Извините.

– Я не немец.

– Для меня немец, – собеседник подсел поближе. – Расскажите как там у вас. Пожалуйста.

– Где? – не врубился Рудольф.

– В городах, настоящих, немецких городах. Вас ведь из города взяли?

– Из Эккенталя.

– Эккенталь, – пропел унтерменш.– Там все по-другому, не так как у нас.

– Немного получше, – усмехнулся Рудольф. – Свет, газ, канализация, телевизор. В магазинах полно продуктов высшего качества, одного пива больше сорока видов. Люди работают, учатся, воспитывают детей, на улицах играет музыка, открыты двери кинотеатров, кафе, баров и ресторанов. Под ногами не хлюпает грязь, и даже туалеты в домах.

– А сигареты? – затаил дыхание унтерменш.

– Сигарет сколько угодно. Никаких ограничений и дефицита, Рейх заботится о гражданах, дает работу и достойную зарплату.

– Как бы я хотел жить в таком чудесном городе, – мечтательно причмокнул Сергей.

– Я могу это устроить, – заговорщицки понизил голос Рудольф. – Выведи меня, и я замолвлю словечко.

– Нет, – глаза унтера округлились от ужаса. – Это невозможно, отсюда нет выхода. Я бы давно ушел, будь хоть крохотная возможность. Не могу больше жить в этом убожестве, среди быдла и дикарей. Ведь я не такой как они, я не одобряю их скотских методов, не пятнал руки в крови. Я люблю немцев и все немецкое.

Неужели попался варвар, способный соображать?

– Я так не могу, понимаете? – глаза унтерменша загорелись безумным огнем. – Я создан для иной жизни, среди достойных людей. Остальные привыкли, смирились, это извечная славянская, рабская черта, молчать и терпеть. Безумцы, цепляющиеся за прошлое. А что дало им это прошлое? Нищету, убожество, вечный холопский хомут. Надо жить сегодняшним днем, мир изменился. Объяснять бесполезно, я пытался по глупости, едва не остался без головы. Эти люди враги прогресса и всего человеческого. Они умеют лишь убивать. А с немцами надо сотрудничать, немцы - это сила, немцы – это развитие и прогресс. Мы можем быть полезны друг другу. Нужно учится сосуществовать, земли на всех хватит, пусть немцы заберут все чем распоряжаться мы не умеем, а взамен дадут нам порядок.

– Людям свойственно заблуждаться, – философски заметил Рудольф. – Местные обитатели, в основной массе, не так уж плохи. Например Егор и его семья. Я думаю ваш еврей запудрил ему мозги.

– Воронов? – прищурился Сергей. – О нет, он страшный человек, ему нельзя доверять. Я не знаю сколько ваших убил этот одержимый фанатик.

– Со мной он достаточно добр.

– Это до времени. Вы не первый немец кого он приводит из леса. Остальные не выжили. Люди говорят - это эксперимент, он хочет сделать из вас такого как он.

– Вряд ли получится, – недоверчиво хмыкнул Штольке.

– Вы его совершенно не знаете, Воронов ломает людей, пережевывает и сплевывает, – Сережа опасливо огляделся. – Этот человек дьявол, сошедший с ума после гибели сына.

– Сына?

– Старший, год назад. Мне не докладывают. Они, вроде, собирались взорвать мост. Из шести человек вернулись трое. С тех пор Воронов пропадает в лесу словно волк, придет, отдохнет и снова уходит. Он по локоть в крови. В этот раз притащил вас. Судачат, что вы похожи на его сына Николая, поэтому до сих пор живы.

– А я похож? – сжался Рудольф.

– Совершенно нет, – слабо улыбнулся ассистент. – В мысли Воронова не забраться. Опасайтесь его, не верьте ему, – он встал, подошел к столу и принялся сосредоточенно чертить на обрывке бумаги. Вернулся, сунул аккуратно сложенный листочек, и прошептал: