Ненависть

– Я бы даже не назвал это преступностью, – хмыкнул Стрелок. – Образ жизни. Тот, кто дожил до утра на окраине, считает себя любимцем фортуны. В центре потише, за порядком следят. Да и как может быть иначе в городе, где единственное динамично развивающееся предприятие кладбище? Во главе города стоят наследники знаменитых бандитских фамилий, отсюда и порядки. После окончания Восточной компании немцам в руки попали огромные, плохо освоенные территории за Уралом, с крайне нелояльно настроенным населением. Как держать массу людей в повиновении? Только страхом. Вот тогда, кому-то из сподвижников Адика, курирующему восточный вопрос, пришла в дурную голову гениальная мысль. В округе было множество тюрем, в каждом тысячи заключенных, многие сидели по политическим статьям, но большинство самые отпетые уголовники. Некоторую часть советы успели уничтожить перед стремительным отступлением. Оставшихся бандюков немцы выпустили и вооружили, трофейного оружия было навалом. Амнистия, xyli. Эта грязная, жаждущая крови и плоти свора, захлестнула приуралье, выслуживаясь перед новым хозяином. Слухи о тех страшных временах еще живы, старики помнят. Они грабили, убивали, насиловали и жгли, оставляя после себя пепелища и груды изуродованных мертвецов. К сорок восьмому уголовники насытились и поделили сферы влияния, с молчаливого одобрения немецкой администрации. Теперь их потомки цари и боги в одном ублюдском лице.

– Это война, ничего удивительного, – единственное, что нашел ответить пораженный Рудольф. «Адика» он предпочел пропустить мимо ушей.

Стрелок передернулся и замолчал. Они миновали свежую вырубку и вошли в черту города. Окраина произвела гнетущее впечатление. Под ногами мерзко захлюпала непросыхающая грязища, завоняло тухлятиной. Больше на помойку похоже. Покосившиеся избушки с черными провалами окон, землянки похожие на звериные норы, домики, наспех собранные из листов проржавевшего железа, листов фанеры и почерневших досок. Одна искра и выгорит все на километры вокруг. Странно, заборов вообще нет, а унтерменши очень любят заборы и чем выше тем лучше, дабы без помех обстряпывать всякие непотребства. Причем просмоленные столбы и каркасы ворот торчат повсеместно, а заборов нет. Аномалия.

У ближайшего дома поднялась на нетвердые лапы и вяло тявкнула рыжая собачонка, вся в колтунах свалявшейся шерсти. Беззлобно, просто показывая кто тут хозяин. Почесала за ухом и поплелась в сторону целой стаи таких же кабыздохов, грызушихся на пригорке.

– Вишь расплодились, – пробормотал ни к кому не обращаясь Стрелок. – Жалко их, всех за зиму подъедят, хотя они и сами не брезгуют мертвечиной, ночью алкаш окочурится, к утру костей не оставят. Круговорот мать его.

Дорогу преградила исполинских размеров лужа, способная поглотить без остатка танковый взвод. В воде плавала раздутая, мертвая крыса. По краю наведен понтонный мост из гнилых досок и кирпичей. На крылечке вросшей в землю, кособокой избушки сидела  древняя, как египетские пирамиды старуха, выползшая погреться на весеннее солнышко. Вся в черном, лицо морщинистое, как кора дуба, тяжелые, с выпирающими венами руки сложены на коленях. Сидела недвижно, глаза застывшие, может спит, а может отдала богу душу. У следующего дома расположились похожие на бродяг мужики с опухшими рожами и затуманенными глазами. Наркоманы наверное. На прохожих внимания никто вроде не обращал, хотя в окнах то и дело мелькали темные силуэты, пристально следя из-за грязных, не мытых стекол, по низу проложенных ватой и какими-то вениками.

Здесь правила, неустроенность, нищета, упадок, полное безразличие и нежелание что-то менять. Деградация. Город унтерменшей, во всей убогой красе. Всегда знал, что паршиво, но так… Улицы густо выстланы мусором, ветер раздувал в переулках высоченные помойные кучи, кишащие вездесущими собаками и хилыми, чумазыми ребятишками. Вонь от разлагающихся отбросов стала нестерпимой. Руди покоробило, профессия напомнила о себе. Эти мусорки убирать бесполезно, только сжигать. Вместе с людьми. Грязные свиньи, на хера гадить там где живешь?

Через пару кварталов, архитектура трущоб поменялась. Появились старые, рассохшиеся бараки в два этажа, рубленые из бревен или собранные из деревянных щитов. У крайнего лопнул и просел фундамент, край барака треснул, в грязь высыпались опилки служившие утеплителем. Ремонтировать никто и не думает, во дворе гуляла шумная, пьяная компания. Надсадно гудел баян, голосили ярко накрашенные девки, похожие на дешевых кукол из магазина игрушек.  Дальше по улице раскорячился почерневший остов с обвалившейся крышей. Сгоревший дом стоял на отшибе и соседние гадюшники не пострадали. Очень жаль. Две березы грустно склонили опаленные кроны, пытаясь закрыть это убожество. За бараками высилась на удивление опрятная, белая церковь. Женщина с усталым, изможденным лицом, развешивающая на веревке белье, проводила незнакомцев долгим, безжизненным взглядом. Люди не успели скрыться за поворотом, а она уже забыла о них, вынимая из корзины серую, застиранную до полупрозрачности простыню.