Ненавистная фрау

— Ч-ч… что… вы… х-х… хотите от м-м… меня? — Дёринг уже едва владел своим голосом, звучавшим в его ушах как неразборчивое бормотание.

— Нам от тебя нужен только один-единственный ответ, — произнес чей-то голос. — Если ты будешь нам лгать, мы будем постепенно отрезать части твоего тела. Первым делом — твои яйца. Ты понял?

Дёринг затряс головой как помешанный.

— Что вам нужно от меня? — прошептал он. — Вы хотите денег?

— Нет, мы хотим знать, где твоя жена.

Волна облегчения прошла по его телу. Речь шла об Анне Лене, а он уже подумал, что это нечто более серьезное. Страх отпустил. Он имел дело не с профессионалами.

— Я не знаю, где она, — ответил он. — Я действительно не…

Прежде чем Фридхельм произнес последний слог, он невероятно пожалел об этом, но было слишком поздно.

В половине пятого утра Анну Лену Дёринг высадили на бензино-бензольной заправке на круговой развязке в Кёнигштайне. Она досчитала до пятидесяти, как ей было сказано, затем сняла повязку с глаз и прошла пару метров до полицейского поста. Оттуда она позвонила своему брату, который, в свою очередь, через час поставил в известность Боденштайна о том, что его сестра нашлась. Оливер позвонил Пие Кирххоф. Та, конечно, уже была на ногах и находилась в офисе.

— Мне только что позвонил Флориан Клэзинг, — сообщил он. — Его сестра нашлась.

— Меня уже проинформировал коллега из Кёнигштайна, — ответила Пия. — Я просто не хотела будить вас среди ночи.

— Спасибо. Очень чутко с вашей стороны. — Боденштайн подумал, что он, наверное, постепенно стареет, так как постоянно чувствовал усталость. — Я сказал Клэзингу, что в десять часов мы ждем их в комиссариате. Есть какие-нибудь новости о Тедди и Дёринге?

— Тедди сегодня в пять часов утра пришел домой и сейчас сидит у нас в камере. Дёринг до сих пор не выходил из дома.

— Очень хорошо, — сказал Боденштайн. — Я сейчас приеду в комиссариат, и мы поговорим с Тедди и фрау Дёринг.

Он отложил телефон. К нему вернулись воспоминания о вчерашнем вечере. Инка. В его доме, в его объятиях. Со смешанным чувством разочарования и облегчения Оливер подумал о том, как холодно и отстраненно она отвергла его притязания. Горькая правда заключалась в том, что их откровенный разговор опоздал на двадцать пять лет.

Роберт Кампманн стоял перед зеркалом в прихожей. Вот уже в течение нескольких недель, в том числе и в это утро, ему совсем не нравилось то, что он там видел. Все изменилось с тех пор, как не стало Изабель. У него было ощущение, будто из его тела ушла вся энергия, вся воля к жизни и осталась лишь пустая оболочка. Надежда на лучшие времена растворилась в воздухе. Однажды все выяснится, и тогда он будет совсем уничтожен.

— Роберт? — Неожиданно позади него появилась жена.

— Что? — Кампманн нагнулся, чтобы влезть в растоптанные башмаки, которые предназначались для конюшни.

— Ты можешь отвезти детей в школу?

— Нет. — Он медленно выпрямился, и при этом его лицо обрело страдальческое выражение. Поврежденные межпозвонковые диски причиняли ему мучительную боль.

— Может быть, ты когда-нибудь скажешь мне больше трех слов за день или так будет всегда? — В голосе Сюзанны слышались ехидные нотки. Он не хотел смотреть на нее, не хотел увидеть холодный триумф в ее глазах. — Ее больше нет, — язвительно сказала она. — Тебе уже давно пора это понять.

— Я это понял, — ответил он. — Прежде всего я понял, как ты этому рада.

— Ты прав. Я рада, что это случилось. — Сюзанна скрестила руки на груди. — Теперь эта маленькая потаскушка не будет больше насмехаться надо мной, и мне не нужно больше бояться, что я неожиданно застану тебя с ней в каком-нибудь боксе для лошадей.

Каждое ее слово причиняло Кампманну боль, словно удар ножа, но он сжал зубы и принял равнодушный вид.

Никто не должен знать, как ему не хватает Изабель. Он надел куртку и вышел из дома без дальнейших препирательств.