Ненавистная пара

Абсолютная и нисколько почти не предосудительная суть происходящего на поляне открылась мне за доли секунды до завершения атаки. В воздухе не реял аромат возбуждения Летэ — несло похотью, азартом и в то же время страхом только от дурного щенка, но это меня не остановило. Схватив недомерка за загривок, отшвырнул на несколько метров к дружку с перекошенным с перепугу лицом, мгновенно занимая его место поверх дернувшейся было пары и вжимая ее в землю. Да, адекватная часть сознания вкупе со зверем протестовали, вопя, что никакой вины передо мной у Летэ сейчас нет, что полыхнувшая злоба родом из прошлого, с которым я сам же решил вот только что покончить. Но это ничего не меняло, просто потому… ну не хотел я останавливаться. И даже не в ярости и не в приступе беспочвенной ревности дело, а в том, что я желал вот этого господства над ней. Сию же секунду, здесь, на моих условиях или вообще без оных. Обладания и открытой демонстрации ее принадлежности мне, даже через откровенную грубость. Я, в конце концов, имею все хреновы права, десять лет уже как имею, и больше нет ни единого препятствия для их установления. А вся эта романтическая чушь с соблазнением, прощением, примирением… да вертел я их! И соблазнится, и простит, и смирится! Куда ей деваться!

— Пошли вон! — рявкнул молодняку, приподняв бедра Летэ и беспардонно начав стягивать с нее штаны.

Сцепил зубы на ее затылке, готовясь к сопротивлению, ударам по ребрам, попытке сбросить, чему сам когда-то и учил, уже торжествуя, что ничего у нее не выйдет, потому что я знаю, как пресечь любое ее действие, и просто оттого, что я безмерно сильнее. Стыдно ли мне, что это выглядит насилием? Им, по сути, и является? Нет, не сейчас, не до того, как жгучий голод будет удовлетворен. Не хочет меня? Пускай себе! Мне по хрен на ее проклятые желания, достаточно, что заставлю ее кончить. И пусть потом сама себя убеждает, что это вышло против воли. Я хочу! Я могу! Я возьму! Сейчас!

Кусая, облизывая шею так и не начавшей сопротивление Летэ, спихнул штаны с ее ног, одновременно освобождая себя, вжался между ее ягодиц с силой, и поясницу тут же выгнуло, а все тело содрогнулось, пораженное такой мощной судорогой болезненного удовольствия, что я себе язык до крови прикусил. Запустил обе руки под нее, начиная тискать грудь, заерзал, приподнимая задницу, стремясь пропихнуть свой гудящий член между ее ног.

— Не. Смей! — хрипло и отрывисто произнесла Летэ. — Не. Так.

Не просьба. Не приказ даже. Высочайшее повеление. И я застыл, будто замороженный, на месте, не в силах проигнорировать прозвучавшее в нем предупреждение: продолжу вот так — и произойдет нечто окончательное, что исправить уже не появится возможности никогда.

Выгнув спину, она вынудила меня приподняться, перевернулась подо мной и уставилась цепким взглядом. Уперлась ладонями в грудь, не позволяя опуститься полностью и избегнуть прямого визуального противостояния, но обвила ногами, смыкая их на спине, и совершенно бесстыдно потерлась об мой стояк, давая почувствовать проступившую влагу.

— Они ушли? — отрывисто спросила Летэ, а я дурак дураком, провалившись лишь в ощущения такой дико дразнящей близости к вожделенному, еще и не сразу сообразил, о ком речь.

Для меня сейчас все, что не она, вообще исчезло, хочешь — нападай-убивай, ничего бы и не заметил.

— Да. Посмели бы не уйти, — практически пролаял я сквозь рваные вдохи и, двинув бедрами, зашипел от того, как точно попал головкой в преддверие обжигающей влажности. Почти там, всего один размашистый толчок.

Преодолевая сопротивление рук Летэ, потянулся к ее рту, но она задрала подбородок, отказывая в поцелуе, и чуть сместилась подо мной, лишая шанса проникнуть с наскоку. Не сдержавшись, я зарычал, начиная тереться об ее сердцевину, окончательно опять заводя себя, но и упрямую женщину тоже, судя по волнам содроганий каждый раз, когда я проезжался по ее центру чувственности. Ноздри Летэ затрепетали, аромат возбуждения стал плотным, пряным, дурманящим мои и так изрядно прохудившиеся из-за нее мозги, и ее внезапный вопрос показался неуместным.

— Чего ты хочешь, прим Лордар? — спросила сипло Летэ, изгибаясь подо мной волна за волной, но в себя так и не пуская.

Разве ни хрена не очевидно, чего я хочу? Тебя, бесова ты баба.

Однако взглянув в ее глаза, опьяненные, но и такие предельно внимательные, ищущие, вдруг осознал: не такого ответа она ждет, не это высматривает во мне именно в этот момент почти предельной моей открытости перед ней, когда раздирающее на куски вожделение выворачивает меня перед ней наизнанку и нет гребаных сил спрятать что-то, замаскировать.

— А чего ты хочешь, Летэ? — проскрипел я, замерев, и меня буквально осенило: мне так важно это знать, пусть никогда прежде и не спрашивал ее об этом, не по-настоящему, словно и правда хотел знать.