Я надеваю короткую сорочку, которую оставила здесь, и босиком выхожу из ванной комнаты. Борзов уже успел снять куртку и сидит на кровати. Заметив меня, поднимает голову и следит за моим приближением. А я и сама не замечаю, что остановилась и смотрю на него, пока он не спрашивает:
— О чем ты думаешь?
— О том, сколько это продлится — то, что есть между нами. Если ты изменишь мне, все закончится. Я не буду с тобой.
— Знаю.
— Никогда.
— Знаю.
— И ты отпустишь меня.
Нет, не отпущу. Эта мысль одной сутью способна меня добить. Я даже думать не могу о других, чтобы отказаться от нее. Не вижу ни чужих улыбок, ни привлекательных лиц. Ничего. Все остальные словно поблекли для меня, превратившись в пустые оболочки. Есть только она.
Марина.
Она смотрит на меня задумчиво, без укора, будто и правда не знает, куда это нас заведет. Или не верит, что оказалась здесь, со мной. Мы оба незаметно для себя переступили черту, за которой открылись друг для друга новыми, и где любые признания уже оставляют свой след. Сочувствия, как это случилось со мной при встрече с ее прошлой жизнью; или стыда, как вышло с ее догадкой о моей связи с Анжелкой.
Я чувствую все ее страхи, даже если она молчит, но как об этом сказать — не знаю. Я сам себя не понимаю, а собственные слова кажутся неуклюжими. И точно не тем, что следует сказать на самом деле. Я просто, где бы ни находился, думаю о том, где она и что с ней. С кем говорит, кому улыбается и о ком думает. Помнит ли, кто обнимал ее ночью?
Кто ее муж?
Марина подходит ближе, и я по глазам вижу, что помнит. Она подобрала волосы и сейчас без косметики выглядит очень нежной и юной. Красивая молодая девчонка, от желания к которой можно свихнуться, зная, каким отзывчивым может быть ее тело. В моей жизни было много красивых женщин, но ни одна не трогала душу и не цепляла. И ни одну не хотелось удержать так, как собственную жену.
Она готова отдавать, но не довольствоваться малым, и сдержит слово, если я предам ее доверие.
Я бы и сам не простил.
Убил бы любого, кто попытался бы встать между нами. Но от мысли, что однажды она может перестать быть моей… может отдаться другому… становится не по себе и темнеет в глазах.
Я встаю с кровати и сдергиваю с себя черное худи, оставшись раздетым по пояс.
— Нет, Марина, — отвечаю на ее последнее предложение резче, чем хотел бы, бросая вещь в сторону. — Другого мужчины, пока я жив, у тебя не будет. И свободы тоже.
— А ты упрямый, Борзов, — слышу в ответ.
— Всегда, если дело будет касаться тебя. Ты — моя, точка!
Она проводит ладонью по своему плечу, согревая его и не замечая этого движения. Продолжая смотреть на меня, будто со стороны.
— Тогда за мою свободу тебе придется заплатить верностью, — говорит спокойно, но так, что в сознании отпечатывается каждый звук, и в этом она настоящая дочь своего отца, — иначе мы сломаем друг друга. Иного варианта нет. Ты не удержишь меня, если Мышь вернется.
— Черт, я согласен! Иди сюда. Хватит стоять босой на полу.
— Ярослав, я серьезно.
Я расстегиваю ремень и снимаю брюки. Оставшись в боксерах, сбрасываю на пол с постели испорченную подушку и откидываю одеяло. Она права, хватит на сегодня неприятных сюрпризов. Шагнув к Марине, приподнимаю ее над полом, утаскивая в кровать.
— Я тоже! Иди ко мне, королева. Весь день о тебе думаю!
— Ярослав, подожди! — пробует она меня остановить, но я уже встречаю ее мягкие губы и накрываю своими.
Знаю, что веду себя, как чертов варвар, прижимая к себе, но как ждать, когда руки сами тянутся к ней в желании чувствовать и брать. Быть с ней.
Я опускаю Марину на подушку и сразу целую глубоко, лишая возможности сопротивляться и думать о постороннем. Она не будет одна, никогда. И забудет об Анжелке. Обо всех забудет! Как забыл о других я сам…
У Марины под сорочкой нет белья и, едва мои пальцы ложатся на голые бедра, пробравшись под шелк, я каменею в паху, впитывая ладонью их теплую и гладкую нежность. Сжимаю в пальцах ягодицы, доставая языком до сладкого неба. Целую долго и жадно, соскучившись за день по ее дыханию.
Она права, когда троллит меня с этими чертовыми поцелуями. Не знаю, откуда взялась эта потребность, раньше я подобного не чувствовал, а теперь сам себе противоречу. Но как отказаться от ее губ, если я час в ресторане смотрел на них, помня их мягкость и вкус. Представляя, как они сомкнуться на мне, даря ласку. Готовый кончить от одной мысли о том, что войду в ее рот. Как хочу этого…
Марина проводит ладонями по моим плечам, и я отрываюсь от нее, поднимая голову. Касаюсь носом щеки, давая ей выровнять дыхание.
— Ты пахнешь абрикосами и миндалем, королева. И сегодня была самой красивой.
Губы Марины улыбаются, когда она поднимает ресницы и смотрит на меня, от моих поцелуев зарумянившись на скулах.
— Борзов, бассейн не самое подходящее место, чтобы оценить девушку. Ты решил поднять мне настроение?
— Нет, — совершенно серьезно отвечаю. Протянув руку, достаю из ее светлых волос почти выскользнувшую шпильку и намеренно распускаю их. — Я лучше знаю, Марин.