— Дяденька, дяденька, — всхлипнула я, — отпустите меня. У меня мама одна, больная. Я ничего плохого не делала. Я жить хочу. Па-а-ажалуста-а-а… — заплакала в голос, повторяя как мантру: - Отпустите, пожалуйста… Отпустите…
Мужик грубо выругался, послал какого-то Старшого на три буквы и пообещал себе завязать. Он, дескать, не нанимался детей мочить.
— Вали нах отсюда… Давай, д..ра малолетняя, — пошипел раздраженно мужчина, лезвием чиркнув по веревкам на запястье, и толкнул в плечо- Скажи спасибо, что дочка у меня такая же, а то бы…
Не удержавшись на ногах, я упала на бок. Негнущимися пальцами, стянула с глаз повязку, зажмурилась, привыкая к неяркому полумраку лесной чащи. Глаза с трудом различили кромешный сосновый лес, заросший плотным кустарником, и тропку, петляющую между деревьев. От меня торопливо убегал коренастый мужчина, одетый в черную кожаную безрукавку и черные джинсы.
— Куда вы меня привезли? Где я? — крикнула ему в спину.
— Спросишь у волка, Красная Шапочка…
Глава 13. Тревожная… или «Все, что ты любишь, всегда к тебе возвращается»
Я, кажется, задремала, и очнулась, когда громко трезвонил телефон. Темно вокруг, только светящийся, голубоватый прямоугольник экрана елозит по столу. Секунду соображала, что происходит, почему вокруг так темно. Реальность жутким кошмаром навалилась всей тяжестью. Болело затекшее тело. Не посмотрев, кто звонит, схватила девайс плохо гнущимися пальцами:
— Да…
— Аня, спала что ль? Чего не берете трубку? Ни ты, ни Марьяша. Случилось у вас что? Я жду, жду, — в знакомом ворчании матери слышалось привычное уже обвинение.
Перед глазами как живое встало ее лицо: худощавое, с поджатыми губами и глазами, в которых вся вселенская скорбь и осуждение. Забыла, что должна была отзвониться вечером и отчитаться, как прошел день. С отчетом опоздала, судя по времени, на полчаса. Но мама из такой малости может устроить Суд Линча. После того, как Маша пыталась побриться на лысо, она больше ее не дергала, все свое негодование перекинув на меня. Двадцать лет упреков по любым мелочам. Кто-то испортит ей настроение, но вежливая до зубовного скрежета мама и слова худого не скажет виновным, припася негатив для меня. Соседка нагрубила или кошка истоптала ее клумбу — во всем и всегда виноватой оставалась ее непутевая дочка. С возрастом она начала придираться все чаще, а улыбку и хорошее настроение я замечала все реже.
Внутри все вспыхнуло от обиды и протеста. Но я по старой привычке выдохнула, медленно посчитала до пяти, стараясь выкинуть ее слова из головы и не думать. Сейчас получилось легко. От страха за Машу, накатывающего волнами, сжималось все внутри. Но я взяла себя в руки, и стараюсь отвечать довольно бодро, пытаясь себя не выдать.
— Все в порядке, мама. Я задремала.
— А Марьяша? Она где? Гуляет так поздно? — ее голос стал суше.
Мысленно она уже обвиняет внучку, еще не узнав правду. Как знакомо, и как это обижает. Особенно сейчас. Мне так нужна поддержка, но от мамы я ее вряд ли дождусь.
Не собиралась говорить матери правду и выслушивать тонну упреков, что я оказалась плохой матерью, не углядевшей за дочкой. Упреки справедливы, но у меня совсем не осталось душевных сил. Я сама себя казню, и она не добавит больше, чем есть. Маше это не поможет, а маме может стать плохо. И Виктор может позвонить с новостями, а линия занята.
— Она сейчас купается. Сегодня прошла собеседование. И завтра ей на работу в офис. Нужно привести себя в порядок… волосы перекрасить в родной цвет, — выкрутилась я. — Дресс код обязывает.
— Там так строго? Это очень хорошо. Значит, приличное место. Не шарашкина контора, — голос мамы потеплел. — И что за должность? Не говори, что она секретарша из этих… профурсеток.
— Нет. Она будет работать по специальности. Помощником юриста.
— Хорошо-то как… И заработает и стаж пойдет, — мама тут же начала прикидывать выгоды. — А покажет себя хорошо, рекомендации дадут. А может и в этой конторе оставят… А что за компания, Ань? Нефтяная или газовики?
— Строительная… Мам, у тебя все хорошо? — Разговор пора было сворачивать, и сегодня это получиться легко. — Ты таблетки от давления приняла?
От хороших новостей у мамы поднялось настроение. Ей теперь есть чем похвастаться подругам. Как же, внучка-умница делает карьеру.
— Да что мне сделается. Я всех переживу, — от маминой «вечной» шутки у меня похолодело внутри.
Пока я еще была в состоянии говорить с ней, а не только захлебываться слезами, начала прощаться.
— Хорошо, мам. Я побегу. У меня там жаркое подгорает, — ляпнула первую попавшуюся отмазку: — До завтра. Я обязательно позвоню.
— Вот сколько раз тебе повторяла, что на ночь жаренное нельзя. Несварение получишь, и кошмары будут сниться, — она завела старую песню. — Сама неправильно ешь и дочку плохому учишь.
— Все, мам, целую…