Ненавижу и… хочу

– Увидишь. Давай, Лизон, бегом в душ и прихорашиваться. Пока ты тут укладываешься и красишься, я как раз успею помыться и собраться.

Пока она в душе, я достаю из шкафа чистый костюм. И без зазрения совести намереваюсь соврать, что сбегал за ним в кабинет. Будет лучше, если Лиза сочтет вчерашнюю ночь отчасти спонтанной.

Потом выясняется забавная деталь: фен в ванной прикручен к стене, и Лизе приходится делать нелегкий выбор между тем, чтобы сушить волосы, пока я моюсь и тем, чтобы уговорить меня никуда не ехать. Но правда в том, что у нее нет выбора. Мы едем и точка, а значит, придется терпеть голого мужика рядом.

Раньше, еще во времена жизни в браке, мы почти не использовали в постели игрушки. Решили, что еще не наигрались друг другом, а если испробовать все слишком быстро, то и уныние в постели наступит быстрее. Сейчас я ловлю себя на мысли, что совсем не прочь разнообразить секс какими-нибудь интересными штуками. И даже придумываю план, как заманить Лизу в секс-шоп.

Я слишком много думаю о женщине на букву Л.

Намного меньше, чем о бизнесе. А стоило бы наоборот.

Когда мы выходим из здания, на часах только семь-тридцать. Лиза зевает и спит на ходу, но благодаря тому, что она еще не проснулась, мне не приходится ни заставлять ее, ни уговаривать. А я мечтаю о глотке кофе.

– Куда мы, Леш?

– Сначала в «Макдональдс», за кофе и завтраком.

– Я думала, ты его не любишь.

– Я в семь утра не люблю весь мир, но ту его часть, что дает мне кофе, готов потерпеть.

Лиза фыркает и, откидываясь на спинку сидения, закрывает глаза. Мне кажется, она начинает засыпать, как в машину врывается голос оператора и просит сделать заказ.

– Большой американо, средний капучино, овсяную кашу и пирожок, пожалуйста.

Отстояв положенное, мы получаем заказ. Я – свой стакан с кофеином, Лиза – завтрак и капучино.

– Ты не хочешь? – хмурится, когда я выезжаю с парковки.

– Вернемся, поем. С утра в меня лезет только кофе.

Однако когда мы останавливаемся на светофоре, она упрямо сует мне в рот пирожок, буквально заставляя откусить. Сладкого джема в нем слишком много и, хихикая, Лиза пальцем убирает его с моей щеки.

– Гадость какая, – с удовольствием жуя, говорю я.

– Так куда мы едем? Офис в другой стороне.

– Так… кое-куда. Сейчас увидишь.

Лиза всегда очень чувствительна к настроениям других, вот и сейчас, закончив с завтраком, она задумчиво потягивает кофе, чувствуя и мои сомнения, и мое напряжение. Мы въезжаем в небольшой уютный дворик, где за кованым забором прячется детский сад. Я глушу мотор и выключаю в салоне свет.

– И что? – хмурится она. – Что это?

– Терпение. Скоро.

Проходят долгие десять минут прежде, чем на аллейке, засыпанной нетронутым искрящимся снегом, появляются двое. Лиза, кажется, перестает дышать, когда узнает в шебутном мальчишке в ярко-синей куртке Артема. Его бабушка неторопливо и грациозно идет позади, делая вид, что выше всяких детских шалостей. А вот Темыч словно чувствует, что невольно стал главным представлением утра и веселится от души: прыгает по сугробам, игрушечной лопаткой раскидывает снег, делает «лебедей» и вообще всячески затягивает дорогу к саду по своему обыкновению.

Я ему даже завидую. Прогулка с утра, сад с друзьями, вкусный завтрак, игры, тренировка, потом и обед со сном. Не жизнь, а сплошное удовольствие, и я бы не отказался от чего-то такого. Только добавить еще бокал зинфанделя вечером и бурный секс после.

Перестав наблюдать за Артемом, я смотрю на Лизу и, признаться честно, в первые секунды пугаюсь. Потому что даже в утренней зимней темноте, в салоне машины, она неестественно бледная. Выпрямилась на сидении, корпусом подалась вперед, к окну, вцепившись побелевшими пальцами в приборную панель. И смотрит.

Жадно смотрит, забывая и дышать и моргать, и этой жадностью меня пугает. Потому что отчаяние матери, которая только издалека может увидеть ребенка, можно пощупать – оно очень явственно чувствуется рядом с Лизой. Я не могу оторвать от нее глаз.

Это какое-то совершенно идиотское время: мы смотрим друг на друга, находясь на огромном расстоянии.

Все время, пока Артем с бабушкой в неспешном темпе бредут к садику, Лиза не издает ни единого звука. Свет фар проезжающей вдалеке машины на секунду освещает ее лицо с дорожками слез. Покрасневший нос, блестящие от влаги припухшие губы. Я, наверное, псих, но когда она плачет, в ней есть особая красота.

Поднимаю руку, чтобы… чтобы что? Хочу погладить ее по волосам или убрать их от ее лица. Но Лиза отворачивается, забивается в угол между сиденьем и дверью, только растрепанная копна черных волос видна с водительского места. Маленькая уставшая девочка. Если бы я сейчас открыл двери, она бы рванула к Артемке, вот только нельзя так просто объявить, что Лиза вернулась и все теперь как прежде.

Потому что все не как прежде.

Но и не так хреново, как могло бы быть.

Я запускаю пальцы в ее волосы, касаюсь нежной кожи за ухом. Глажу, как напуганного котенка, пока она не перестает от меня отстраняться и не расслабляется. В машине становится слишком жарко, но вряд ли это потому что работает печка.

– Лиза…