Ненавижу и… хочу

– Пока ты не объяснишь мне, чего ты так боишься, я буду плевать на все твои аргументы, Лиза. Не доверяешь мне? Отлично, значит, я не вижу причин не брать тебя на тусовку, потому что у нас довольно неплохой секс, который становится чаще.

Она смотрит с мольбой.

– Пожалуйста, Леш… это ведь будет здесь, в ресторане. Потом ты придешь ко мне, и сделаем все, что захочешь.

Лиза жалобно ко мне жмется, как уличный котенок к теплой руке прохожего, который от щедрот бросил ему сосиску. Жуткое ощущение – когда тебя умоляют с таким отчаянием и ужасом.

– Пожалуйста, не заставляй меня. Это тяжело. Все смотрят, обсуждают. Смеются надо мной. Приходи после, Леш? В любое время. Хоть утром. Я буду тебя ждать.

– Ты боишься его? Что он узнает, что мы вместе?

– Леш…

– Пока не расскажешь, я не изменю решение. Ты идешь со мной и точка. Либо сделка аннулирована. Или рассказываешь, чего боишься.

Лиза опускает голову, растерянно отступая на несколько шагов.

– Я не могу, – ее едва слышно в гуле голосов, шагов и остальных звуков говорит она. – Прости.

Разворачивается – и уносится, с такой скоростью, что я даже не успеваю заметить, как хрупкая фигурка в слишком, мать ее, тонкой для зимы куртке, скрывается в лифте.

– Ну, Лиза. Погоди.

Она боится, и это очевидно. Боится не меня, меня она с радостью пускает в постель. Боится Герасимова? Он угрожал ей? Темке? Что такого случится, если мы придем на вечеринку вместе?

Нет, кое в чем Лиза, безусловно права. Люди будут шушукаться и шептаться, но они в любом случае будут это делать. Они УЖЕ это делают, с тех пор, как Лиза у меня работает. И мне плевать, потому что если бы я впадал в истерику каждый раз, когда обо мне появлялась новая сплетня, то уже оказался бы в психушке.

Да и Лиза не боится пересудов. Не так, не до первобытного ужаса в глазах и стремительно бледнеющей кожи. Они расстраивают ее, приводят в тоскливое меланхоличное состояние. Но никак не пугают. Нет, дело в чем-то другом, и я понятия не имею, в чем именно.

Стоя в лифте, стремительно несущемся на самый верх, я еще не знаю, что через пару минут получу ответы на все вопросы.

И эти ответы изменят мою жизнь.

Практически на пороге лифта меня встречает Вадим. По его виду сразу понятно: что-то не так. Или наоборот? Кажется, он находится в приятном возбуждении, от нетерпения не может оставаться на месте. При виде меня у него вырывается короткое ругательство.

– Ментовка?! Серьезно?! Как?!

– Не спрашивай. Просто не спрашивай, это настолько тупо, что смешно. Что у тебя? Срочно?

– Я закончил с Герасимовым.

Я весь подбираюсь и чувствую, как внутри нарастает напряжение. Похожие чувства возникают на охоте, когда весь организм подчинен только одному действу: поиску добычи. Ненавижу охоту, но это что-то на уровне инстинктов, не поддающееся пониманию и с трудом поддающееся контролю.

– Нарыл что-то?

– О, да. Я нарыл не что-то, – Вадим сияет, – я нарыл то, что его уничтожит.

Мы запираемся в кабинете, отказавшись от любезного предложения секретарши принести кофе, и я начинаю просматривать папку с бумагами, которую принес Вадим. Под его комментарии я изучаю все: переписки, фотки, банковские операции.

– Вот это доказательства участия Герасимова в отжиме фермерского хозяйства, переписка и его… гм… гонорар за содействие. А вот это помнишь историю с убийством Латыпова?

– Который не хотел отдавать участок за копейки?

– Ага. Тоже наш приятель. А вот это угрозы Герасимова в адрес журналистки. Анонимные, конечно, но зато отправленные с его мыла, доказательства, что оно его – дальше.

– Как ты это достал? – поражаюсь я.

Если отдать все это в правильные руки, какому-нибудь охочему до сенсаций ушлому журналисту, Герасимову конец. За убийство можно и присесть, а уж имея практически признание – тем более. Это не просто какая-то сплетня, это скачанный архив его личных переписок, со всеми логами и метаданными. Фотки, видео, записи звонков. В папке только малая часть того, что есть на жестком диске, который неведомо каким образом раздобыл Вадим.

– Так, – уклончиво отвечает он, – есть кое-какие связи.

Я дохожу до еще одной, самой тонкой, папки.

– Погоди, – говорит друг. – Вот это, Лех, касается тебя. Ты уверен, что хочешь видеть?

Я уже знаю, что внутри. Вряд ли садист, заполучивший себе такую девушку, как Лиза, не запечатлит свои развлечения с ней. Мне неприятна мысль, что Вадик видел, как ей сделали больно, как мучили, издевались. А я знаю, что увидев это уже не смогу остановить себя и не позволить уничтожить Герасимова. Я клялся, что не буду мстить, но это выше моих сил.

Лиза – моя. Моя жена, моя любовь, и пусть между нами все сложно, я не могу спокойно спать, зная, что эта мразь там счастливо улыбается и ебет других баб!

– Да, я уверен.

Однако я ошибся. К Лизе информация Вадима не имеет ровным счетом никакого отношения. Впрочем, скорее всего имеет, конечно, но такого я точно не жду.

«Разберись с Карениными. Сразу с обоими, чтобы не мешались ни тебе, ни мне», – смысл написанного на скриншоте сообщения из мессенджера доходит не сразу.