Ненавижу тебя, сосед

Есть в Никите способность очаровывать. Именно из-за неё чувствую себя полной дурой, которая сошла с ума и никак не может оценить настолько прекрасного парня.

— Спасибо, но зачем? — мне неловко, я не знаю, куда себя деть, как реагировать на всё, что он устроил.

— Затем, что я воспитанный молодой человек, а мама меня всегда учила быть джентльменом. А ещё нельзя не дарить людям подарки на новоселье. Это плохая примета.

— Ты ещё и суеверный, — ворчит Ивашкина, но её глаза тоже улыбаются. — Это ты один сделал?

Хорошо, что у меня есть подруги, которые своими руками готовы загребать жар и задавать те вопросы, которые крутятся в моей голове.

— Ага, — не скрывает Никита и ставит коробку на лавочку возле наших ворот. — Вам понравились шары? Я старался.

— Очень красивые шарики, — говорю, проглатывая комок, застрявший в горле.

Потому что и шарики эти, и подарки в коробке — это… трогательно. Он старался, делал сюрприз, а я стою и даже не могу ничего сказать. Будто язык проглотила! Это некрасиво, потому что, несмотря ни на что, я тоже воспитанная девочка. Мама учила благодарить за подарки.

— Никита, спасибо, но зачем? Не стоило!

Он прикладывает палец к своим губам и, улыбнувшись, произносит: «Стоило».

От его взгляда становится немножко стыдно. Откашлявшись, смотрю под ноги, а девчонки уже о чём-то щебечут, кружась вокруг коробки. Это какая-то глупая ситуация.

Никита подходит ближе, осторожно касается моего плеча, привлекает внимание.

— Ясь, я от чистого сердца это сделал. Честно.

— Но я ведь не намекала, что ты сделал это с коварным умыслом, — мой голос наконец возвращается ко мне, как и смелость прямо посмотреть в глаза Никите.

— Просто захотел тебя… вас порадовать. Ты прости за ту сцену возле клуба, мне чертовски стыдно. Но вот увидел вас с Лавром и крышку сорвало.

Он кажется виноватым, и я ему вдруг верю.

— Это было некрасиво, но потом столько всего произошло, что я об этом забыла.

«О тебе вообще забыла», — думаю про себя, но не озвучиваю, чтобы не обидеть.

— Если ты думаешь, что чем-то будешь мне обязана, то нет, — он говорит тихо, я сама его едва слышу, не то что болтливые девочки. — Подарки и сюрприз от души, потому что ты мне очень нравишься. И я хотел сделать тебе приятно. Ну и подружкам твоим тоже.

— Спасибо. Правда, большое спасибо! Это было неожиданно.

— Я люблю спецэффекты, — смеётся и снова осторожно касается моего плеча. Аккуратно и без нажима. — Я очень рад, что вы теперь рядом живёте. И да, всё ещё мечтаю о нормальном свидании с тобой. Обещай подумать. Пожалуйста.

Он так искренен сейчас, так доверчиво открыт, что я почти соглашаюсь, хоть и останавливает что-то. Что-то сидящее глубоко внутри. Что-то, что связано с Демидом.

— Никита, я…

— Чш-ш, — прикладывает палец уже к моим губам, но тут же его одёргивает. — Не торопись и просто подумай. Я же немного прошу, да?

Улыбается и на шаг приближается, сокращая расстояние между нами до едва приличного минимума. Я же подаюсь назад, чем снова его расстраиваю, но Никита молчит. Никак не комментирует мои попытки выпихнуть его из своей зоны комфорта.

— Хорошо, я обещаю подумать.

Красивое лицо озаряется изнутри. Никита счастлив, а мне снова неловко.

— Я же вижу, что ты ко мне не пылаешь взаимной любовью, — сообщает, вздохнув, и рукой волосы ерошит. — Но я добьюсь. Веришь? Добьюсь тебя, что бы там не думал себе Лавр. Я буду лучше него.

Никита делает шаг назад, улыбается в последний раз и, взмахнув на прощание рукой, стремительно исчезает в своём дворе, чуть сильнее, чем нужно хлопнув калиткой.

Чёрт. И почему быть взрослой так трудно?

30. Демид

Сегодняшняя тренировка — просто ад на земле. Тренер выматывает нас настолько, что к концу третьего часа хочется просто завалиться на газон и валяться, глядя в небо. А двигаться не хочется.

— Бросок вперёд! Влево! Справа! — орёт тренер, а мы перекидываем мяч, пасуем, принимаем пасы, выстраиваемся в чёткие квадраты и линии. И так без конца и края. — Вот так! Ахметьев, вяло! Лавров, активнее! Чемпионат на носу, а вы как дохлые кони. Быстрее! Иванов, ты же защитник, куда тебя черти несут?

Тренер орёт, нервничает. Мы выкладываемся на полную катушку, но ему всё мало. Через неделю первая игра, и наш командир гоняет нас, как бешеных сусликов.

В раздевалку мы вваливаем мокрые и полумёртвые. Даже нет сил разговаривать. Я кое-как втаскиваю себя в душ, и ещё долго стою, пытаясь понять — горячая на меня вода сверху льётся или холодная. Стою, жду, когда полегчает, а в мыслях только Ярослава.

Я и играл сегодня дерьмово, потому что никак не мог выбросить её из головы. Застряла, зараза, никак не вытащить наружу, не избавиться.

Что мне с этим делать?

Когда мыться дальше не имеет смысла, а кожа болит от мочалки, которой слишком сильно раздирал себя, я выхожу из душевой и тут же встречаю Обухова. Илья, обмотанный полотенцем, стоит ко мне спиной, наклонив голову. Мышцы на спине подрагивают, руки напряжены — в телефон пялится.

Подкрадываюсь сзади, пятерню на плечо кладу. Обухов подскакивает, орёт, что я долбанный идиот, напугал его до смерти.