Ненавижу тебя, сосед

— Демид, давайте я Ланса в вольер загоню, — суетится мужчина в костюме, а на его лысине в свете фонарей поблёскивает испарина. — Мы просто не ожидали, что вы приедете, не приготовились!

Мне становится жалко мужчину — он так волнуется, будто за любое неверное движение его отправят на плаху, сожгут в инквизиторском костре. Хочется обнять его, успокоить, иначе инфаркт хватит. Но, само собой, не решаюсь.

Ланс сидит, глядя на меня чёрными влажными глазами, ждёт ласки. Я смотрю на держащего его за ошейник Демида, он улыбается и кивает, и я протягиваю руку. Чёрная шерсть под пальцами ощущается горячей и шёлковой. Глажу пса за ушами, он шумно дышит и норовит лизнуть меня в нос. Разрешаю ему, и скоро моё лицо влажное, а я почему-то ещё счастливее. Какой сегодня интересный день. Взлёты и падения, но взлётов больше.

Я не верю Никите. Ни в едином его слове. Не стал бы Демид приводить меня в дом отца, не позволил бы гладить явно ручного пса, который его любит. Лавров жестокий, но он никогда не держал зла тайком. Всё делал открыто, яростно, стремительно. Он бы не смог сдержаться и вынашивать план исподтишка. Особенно, делиться деталями с Никитой, который в любой момент может заложить.

Всё это осознаю окончательно, когда влажный холодный нос тычется мне в шею. Смотрю на Демида, он улыбается одними глазами, и столько в них тепла и света, столько радости. А ещё любви.

Нет-нет, Никита просто ничего не понимает. Не имеет права влезать. Не верю ему, ни в одном слове не верю.

А может зря?

36. Ярослава

Сквозь закрытые веки проникает солнечный луч, щекочет, заставляет сморщиться. Машу руками перед лицом — нет-нет, я не хочу просыпаться, мне так тепло и хорошо, так легко и приятно. Расслабленное тело будто на облаке парит, приятно. Переворачиваюсь на другой бок и утыкаюсь носом во что-то мягкое и тёплое. Пахнет чабрецом и мятой, лесом и дымом. Сложный аромат, который так подходит Демиду…

Демид!

В голове раздаётся испуганный визг, я вся съёживаюсь и жмурюсь ещё сильнее. В сонное сознание врывается тяжёлое дыхание Демида — оно горячее, и от него мурашки по всему телу. Щекотно и приятно, но это ведь никуда не годится!

Прислушиваюсь к своим ощущениям. Может быть, я голая? От неожиданности подробности вечера напрочь из головы вылетают, я не могу собрать в единую цепочку разбегающиеся мысли.

— Чего трясёшься? — хриплый со сна голос звучит так неожиданно, что я тихонько ойкаю и открываю один глаз, и вижу кусочек смуглой будто бы даже в лютые морозы загорелой кожи, но она голая и в опасной близости от меня. А ещё так сладко пахнет, что хочется лизнуть, как мороженое.

— Я не трясусь. Просто неожиданно, — изо всех сил сохраняя независимый вид, поднимаю глаза, чтобы не думал, что боюсь его.

Сильная рука тяжестью ложится на моё плечо, притягивает ближе. Мы совершенно точно проснулись в одной кровати, он обнимает меня, прижимая крепко к голой груди, дышит тяжело и прерывисто, а в бедро мне упирается что-то… что-то, что абсолютно точно не является пистолетом, перочинным ножиком или бейсбольной битой.

— Это просто утро. Мальчики так устроены, — поясняет Демид, отодвигается, и давление на моё бедро слабеет.

На меня лавиной обрушиваются воспоминания.

Когда псу надоело тыкаться в меня носом и он умчался по своим очень важным собачьим делам, Демид взял меня за руку и увёл в дальнюю часть сада, где нашлось настоящее озеро! Честное слово, я никогда не видела подобной красоты, разве что на картинках. Маленькое и аккуратное, оно со всех сторон было обложено диким камнем. Горели прелестные фонарики, расставленные по периметру с удивительной точностью — именно там, где они необходимы. На водной глади даже кувшинки плавали! Ну не чудо ли?

— Замёрзла? — спросил Демид, но я не могла ничего ответить. Я просто стояла, глядя во все глаза на чудесное чудо и не могла оторвать взгляда.

— Летом сюда прилетают дикие утки, — будто бы секретом поделился Демид. — Обязательно привезу тебя сюда летом. Тут очень красиво.

От этих слов я задохнулась. Неконтролируемый приступ счастья поднялся из глубины души, окрасил кожу румянцем, заставил сердце биться чаще. И в этот момент я, глупая, верила, что будет лето и будем мы.

— Но лучше пойти в беседку, замёрзнешь. Потом чихать-кашлять будешь, а нам всё-таки нужно сделать проект, а то мы о нём совсем забыли.

Мягко, но настойчиво, Демид повёл меня мимо озера прямиком к беседке, а внутри тепло, пахнет сухим деревом и хвоей. В центре стеклянный столик, вокруг — диванчики из ротанга, занавески, лампочки. Горит камин, закрытый матовым стеклом. Приглядываюсь, а это самый настоящий огонь, а не электрическая фикция.

— Шикарно! — искренне восхищаюсь и, подойдя к камину, протягиваю руки, греюсь.

Как здорово!

— Мой папа знает толк в уюте, — хмыкнул Демид, и столько горечи мне в этом послышалось, столько застарелых обид и разочарований.

И я уже было решилась спросить, что случилось между родителями Демида в далёком прошлом, но Лавров, будто бы почувствовав, усадил меня на диванчик и скрылся, чтобы через десяток минут вернуться с подносом, полным еды.