Неночь

– Ой, иди на хрен, богопоклонник, – прорычала Эш. – Я здесь не ради твоей славной республики, и мне срать на тебя и твоих людей. Если я хотела иметь туз в рукаве, это мое дело. И если ты не заметил, я только что спасла твою жалкую жизнь. Так что хватит блеять и прикончи наконец девчонку, которая пыталась тебя убить, а затем сходи да проверь, что остальное Духовенство по-прежнему под замком. Если только, конечно, ты и твоя банда идиотов не хотите случайно зарезать и их?

Хотя она была как минимум на голову ниже Рема, Эшлин смотрела на судью сверху вниз. Рыкнув, Рем поднял меч с пляшущим на лезвии пламенем и направился к Мие.

Мия ползла назад по грязи. Охваченная болью, она не могла даже встать. По ее жилам тек страх, стучало в висках, но больше всего девушку тревожило, что ее конец будет таким. Все те мили и годы… И ради чего, чтобы все закончилось здесь? Пока она лежит в пыли какой-то забытой дыры для испражнений и не может даже поднять свой клинок?

Вот так?

Зубы скрежетали. Глаза наполнялись ненавистными слезами.

Вот так?!

Свет ослеплял; куда бы она ни смотрела, взгляд все равно натыкался на Троицу. Мия видела лишь тусклые силуэты. Эшлин, стоящую перед ней с пламенным Светом в руке. Рема, нависающего за ней, с менее ярким огнем в кулаке. Раненого люмината, стонущего в пыли. Лорда Кассия, чей страх объединялся с ее.

«Никогда не отводи взгляд. Никогда не бойся».

Девушка покачала головой. Подняла взгляд на очертание Рема. Полная решимости посмотреть ему в глаза. Чтобы показать, что, как бы ей ни было больно, как бы сердце ни выдавало ее ложь…

– Я не боюсь тебя, – прошипела Мия.

Послышался тихий смешок. Свет послабее поднялся выше.

– Люминус инвикта, безбожница, – сказал Рем. – Я передам от тебя привет брату.

Слова поразили Мию сильнее, чем свет Троицы. Живот затопило холодом. Что он имел в виду? Йоннен мертв. Так сказала ее мать. В ту истинотьму, когда Мия сровняла Философский Камень с землей, стояла на ступеньках Гранд Базилики и пала перед этим же ублюдком, из-за этого же треклятого света. А затем плакала на зубчатых стенах – над местом, где умер ее отец. Меркурио сидел рядом с ней, когда она прошептала:

– Было так ярко. Слишком ярко.

Старик улыбнулся и похлопал ее по руке.

– Чем ярче свет, тем гуще тени.

Перед Мией стояла Эшлин, держа пылающую Троицу. Позади нее нависал Рем, подняв меч. А за ними обоими тянулась тень Мии, растянутая на песке и пересекающаяся с тенью судьи. Черная. Извивающаяся. Но при этом ужасном свете – темнее, чем когда-либо прежде.

Мия потянулась к ней. Зубы стиснуты. Глаза закрыты. Девушка нащупывала тьму снаружи и тьму внутри. И, сжав в кулаке стилет,

она шагнула

в свою тень

и вышла из тени судьи.

Его тело перекрывало свет Троицы, ослепляющее сияние очерчивало его громоздкий силуэт. И, замахнувшись клинком – клинком, который ее мать прижимала к горлу Скаевы, клинком, который Мистер Добряк подарил ей во мраке, клинком, который не раз спасал ей жизнь как прежде, так и теперь, – Мия вонзила его до рукояти в шею Рема.

Судья прижал руку к нанесенной ею ране, между пальцев брызнул фонтан крови. Мия попятилась, окрашенная алым. Свет по-прежнему опалял. Глаза прищурены. Волосы обрамляют лицо спутанными прядями. Девушка споткнулась и упала.

Рем попятился, меч выпал из его хватки и замерцал на песке. Теперь обе его руки прижимались к шее. Сквозь пальцы артериальными всплесками хлестала кровь. В глазах читалось осознание – она убила меня, о Боже, она убила меня, – сменяющееся гневом. Мужчина повернулся к Мие, протянув руки с согнутыми, как когти, пальцами. Кровь хлынула на свободу, стекая по бочкообразной груди, лицо с волчьими чертами быстро бледнело. Судья легиона люминатов сделал один неуверенный шаг, второй, третий. И упал на колени. Сосредоточив взгляд на девушке, которая отчаянно отползала от него по песку.

Рем издал булькающий звук, свет в его глазах медленно угасал. И, с тяжелым стуком, его труп повалился лицом в грязь, пока последние слабые удары сердца вымачивали землю алым. Как она всегда и мечтала. Как она всегда и хотела.

Мертв.

Эшлин не шевелилась, на ее лице застыл ужас. За спиной Мии собиралось все больше теней, ютясь около своих хозяев у двери гарнизонной башни.

Достопочтенная Мать.

Солис, опирающийся на ее плечо, – побитый и окровавленный.

Тишь – тихий, как могила, – с клинком в кулаке.

Аалея и Паукогубица, поддерживающие между собой Маузера.

Хоть они были ушибленными и ранеными, ни один из ассасинов не был даркином. Никого из них не пугала Троица в руке Эшлин. И, столкнувшись лицом к лицу с пятеркой самых выдающихся убийц в Итрейской республике, девушка поступила так, как поступил бы любой на ее месте – и в бездну жажду возмездия.

Эшлин развернулась и побежала.