А девушка была слишком юна, слишком нежна и кротка, чтоб возражать и сражаться…
Сколько ей исполнилось? Еле-еле двадцать? Добрая невинная душа.
Кажется, она была сирота, дочь старого аптекаря. Жила себе в долине, работала в саду при аптеке, выращивала цветы и травы, пока не повстречала этого… Жана. На свою голову!
Жан был красивый. Да почему был, он и сейчас такой же. Высокий, черноволосый, холеный. Очаровать-то девчонку он сумел быстро. И еще быстрее — промотать ее небольшое приданое.
Все семейство Жана во главе с его ушлой маменькой жило припеваючи всю осень и зиму. А к весне, стало быть, молодя жена стала не нужна.
— Да подавись ты, зараза! — раздраженно выкрикнула Клотильда, грохнув передо мной миской с похлебкой. Немного, но после болезни больше я и не съем. А силы мне придаст и пара ложек горячего.
Словно волчонок, ухватила я кусок хлеба без спроси и принялась жадно есть горячий суп, чем вызвала еще больше смешков со стороны детей Клотильды.
Им было забавно, что я ем и давлюсь от жадности и спешки. Им было смешно, что еду мне приходится выпрашивать.
И им нравилась власть их матери надо мной.
А сама она была очень недовольна моим своеволием. Но отнять взятый без разрешения хлеб побоялась.
Наверное, ей показалось, что я в руку ей зубами вцеплюсь.
Да я и вцепилась бы. За свою новую жизнь, начатую так странно и неудачно, я вцепилась бы зубами в чью угодно руку!
***
— Раз жрешь тут бесплатно, — грубо произнесла Клотильда, — с собой эту заберешь. Хватит мне уже кормить тут всяких оборванцев…
Из темного угла она за руку вытащила упирающуюся девочку, грязную и худую, в ношеном старом платье коричневого цвета.
Малышка упрямо и враждебно молчала, глядя большими глазами на Клотильду, и та наподдала ей подзатыльник за этот взгляд.
— Змееныш! — злобно прошипела старая гарпия.
А я чуть куском не подавилась.
Этот ребенок, эта малютка лет пяти с тонкими золотистыми кудряшками — это была внебрачная дочь Жана. Так сказала ее мать, подкинувшая девочку на порог нашего дома. Оставила и ушла, худая и бледная нищенка.
Жива ли сейчас? Вряд ли. А если и да, то немногим лучше меня себя чувствует.
Жан еще никого не сделал счастливее и здоровее. Он, словно паразит, присасывается и высасывает все соки, всю жизнь выпивает.
— Но это же ваша внучка! — изумленно воскликнула я, глядя на девочку.
Та не заплакала от подзатыльника. Для бедняжки это было уже привычное дело.
Она все так же молча смотрела на меня, прижимая к себе странную игрушку, то ли черного медведя, то ли кота, кое-как сшитого из вытертого старого плюша.
Единственное, что осталось у нее на память от матери… Дети Клотильды не отняли игрушку у девочки только потому, что та была слишком уж грязная и протертая чуть не до дыр.
Ну, и сама владелица кота имела обыкновение кусаться. Отчаянно, несмотря на тумаки, которых доставалось ей предостаточно.
— Как бы не так! — рявкнула старуха. — Жан говорит, что знать не знал эту проходимку, подкинувшую нам этого звереныша!
— У нее ваши глаза, — пробормотала я, ошарашенно разглядывая девочку. — Это же ваша… как же вы можете!..
Но у старухи точно в груди камень.
— Обе убирайтесь, — прошипела она, — и точка!
— Вы за все ответите! — выдохнула я, потрясенная.
Клотильда осклабилась. В чертах ее неприятного лица засияло злое торжество.
— Доживете до мая — может, и отвечу, — мерзко проговорила она.
Скажем прямо, шансов дожить до мая, да и просто прожить хотя б несколько дней на улице, куда гнала старуха, у меня было маловато.
С ребенком на руках — еще меньше.
С чужим ребенком. С ребенком человека, назвавшегося моим мужем, и избавившегося от меня, как только взять стало нечего.
Я ведь не дурочка. Все я понимала.
Это юная тихая жена Жана могла бы верить в то, что старуха-свекровь распоясалась, пока сына нет дома. Я же, занявшая тело девушки нечаянно и самовольно, видела это семейство просто насквозь.
Жан еще раз намерен был жениться.
Развестись со мной он не мог. Тогда б суд обязал его отдать мне мое приданое, да еще и денег на новорожденного ребенка заставил бы приплатить. А Жан никому и ничего платить не собирался.
Поэтому они с матерью и удумали избавиться от молодой жены.
Да и от плода греха, от девочки-подкидыша, тоже.
Видно, Жан наконец-то очаровал не какую-нибудь деревенскую дурочку, а даму солидную, богатую. Значит, темное прошлое ему ни к чему.
Молодая жена умерла в родах? Что ж, так бывает. Никто б не придрался.
Но план старухи и мерзавца-мужа разрушила я. Свалившись в чужое, обессиленное тело, оживив его своей неистовой жаждой жить.
А за то, что такой хороший, выверенный план разрушился, Жан строго спросил бы со своей мамаши. Вот она и лютует, огрызается. На крайние меры пошла, гонит меня из дому.
— Что людям скажете, — глухо говорю я, цепляясь за последний шанс остаться здесь, под кровом, в тепле. — Как оправдаетесь.
Клотильда фыркнула.
— Скажу, что пошла за хворостом и не вернулась! — дерзко выкрикнула она. — Может, заплутала, а может, сбежала. Все же знают, что ты дурочка. Потаскушка деревенская.
Дети за столом так и покатились со смеху, показывая на меня пальцами.