Необъявленная война: Записки афганского разведчика

Абдула Бури был арестован на третий день после свержения Амина. В архивах ХАДа[25] в Кабуле хранится любопытный документ, который, не дожидаясь допроса, собственноручно написал арестованный Абдула Бури.

— Я сам, я сам все расскажу, что знаю про этого злодея и кровопийцу Амина. Сообщу факты его страшных преступлений… Все, все, чистосердечно и честно. Поверьте мне! — говорил он сотрудникам ХАДа, прося у них бумагу и ручку.

Писал он долго, не скупился на подробности, называл имена сподвижников Амина, раскрывал планы готовящегося заговора против республики. Амина чернил, как только мог. О себе скупо: действительно был политическим советником у Амина, но меньше советовал, а больше его слушал, выполнял, что прикажет он, считал каждое указание Амина указанием партии. Не дожидаясь следствия, спешит раскаяться и в своих личных преступлениях… Сказать, что уже предано огласке, от чего не отвертеться, за что придется отвечать по закону. Пусть лучше его считают политическим интриганом, можно даже обозвать и обидным словом — политическим провокатором, но, избавь Аллах, — американским шпионом. Об этом надо забыть, выбросить из головы, отрицать при любых вскрытых фактах и документах. Он уверен, что таковых в руках ХАДа нет, не сумел наследить, был всегда осторожным.

«Виноват, что по указанию Амина распускал всякие слухи против своих товарищей, ссорил их между собой, способствовал расколу партии на два крыла», — писал Бури в своем покаянии.

…Нелегкое было это время для НДПА. В конце 1967 года партия разделилась на две группировки. Свои названия они получили от названия печатных органов партии «Хальк» («Народ») и «Парчам» («Знамя»). Возглавил группу «Хальк» Нур Мухаммед Тараки, а «Парчам» — Бабрак Кармаль. Странное это было размежевание внутри НДПА. Обе группировки признавали требования устава партии, стояли на одной и той же идеологической платформе, нередко действовали сообща. Распространяли листовки среди населения, устраивали марши протеста, выводили сотни трудящихся на первомайские демонстрации. И все вместе, рука об руку. Вели нелегкую борьбу с жестоким режимом. Вместе — и, как ни парадоксально, врозь… Спорили до хрипоты, обвиняли друг друга неизвестно в чем, часто бездоказательно, со ссылкой «кто-то сказал», «где-то услышал». В партию пришла беда — товарищ перестал верить товарищу.

Сидя в Пули-Чархи, я как-то спросил профессора Нажмуддина о причинах разногласий в партии. Он сначала только плечами пожал, затем долго думал, а потом сказал:

— Кто-то боится сильного кулака, вот и разводит наши пальцы врозь.

Теперь я знаю, что одним из тех, кто вносил разлад в единство рядов партии, был Абдула Бури. Он умело сталкивал лбами рядовых и членов ЦК партии, подбрасывал то одному, то другому всякие небылицы, а сам всегда оставался в стороне, в тени. И, как ни странно, ему везло… Вчерашние товарищи, опытные революционеры, становились заклятыми врагами. А он умел дружить и ладить со всеми, был, как говорится, свой парень в группе «Хальк» и в группе «Парчам».

В 1977 году произошло объединение разрозненных группировок, вновь стала единой Народно-демократическая партия Афганистана.

«Амин испугался этого единства, — писал Бури. — Испугался потому, что членам ЦК стали известны факты его раскольнической деятельности. Мне было приказано уехать в провинцию, заболеть, отлежаться у родственников. Он знал, что многие товарищи требуют сместить его с руководящего поста в партии, вывести из членов ЦК НДПА. Но кто-то сумел рассеять грозные тучи над его головой, отвести удар от Амина. Я вернулся из провинции сразу после Апрельской революции. Встретил он меня в наилучшем расположении духа.

— Все идет прекрасно, Абдула! — сказал Амин. — Будем сотрудничать с тобой и дальше, творить великую историю!»

Бури не пытался обелить собственную персону. Он знал о репрессивных незаконных действиях Амина. Но что он мог сделать, ведь Абдула целиком был во власти этого могучего человека. Стоило ему только загнуть палец, и Бури бы не было в живых. И еще он думал, что так надо, так необходимо в наших специфических афганских условиях. Революции без жестокостей не бывает, когда лес рубят — щепки летят. Суровая диалектика классовой борьбы. Амин был для него вождем праведным, хотя и с недостатками. И вот какое кощунство, какой обман его лучших надежд!

В заключение он писал:

«Да, я творил зло! Но оно исходило не от моего сердца… Его излучал Амин! Амин и только Амин виноват в этой страшной трагедии, которая произошла на моей родине!»