Необязательные отношения

Лаврова смотрела на прекрасную бабочку, сотканную из узорчатых цветков сирени. Бабочка являлась хищницей, нежной и свирепой красавицей, закоренелым убийцей, врагом и другом одновременно. Ее внутренний мир был крошечным, зато ареал обитания огромен для такой серьезной малышки. Бабочку окутывала округлая, призрачно-дымчатая мантия, украшенная рубиновыми брызгами крови ее врагов. Она выворачивала чужаков наизнанку, прежде чем предать решительному уничтожению. Возможно, бабочка была дисциплинированным служакой, равнодушно выполняющим поточную работу. Или, напротив, гордилась своей миссией, включающей изощренные пытки. В любом случае, она являлась Торквемадой своего мира, воплощением несправедливости добра. Бабочка носила скучное научное название — макрофаг note 1. Она не была особенной, таких, как она, много и в крови, и в печени, и в легких, и в нервной системе — везде. Они окружают, захватывают пришлых врагов, заботливо окутывая их своей мантией, и, усыпив бдительность, пожирают, впуская яд. Справедливые палачи ежесекундно неслышно хрустят, чавкают, давятся полуживыми чужими и умершими своими. А затем безвестные солдаты локальных сражений, выполнив долг, умирают на поле боя от булимии.

Лаврова убрала предметное стекло со срезом ткани миокарда из-под объектива микроскопа, откинулась на спинку стула и потянулась.

— Так и запишем, стадия организации инфаркта. — И, покосившись на микроскоп, рассмеялась: — Вот такие мы, людишки, противные и неблагодарные. Вы наши друзья, а мы на вас чихать хотели. Ни венков, ни мадригалов.

У Лавровой было прекрасное настроение. От рождественского обжорства. От того, что ей повезло с работой. Точнее, с маленьким и дружным коллективом кафедры патологической анатомии. Рыба цвела с головы, которой, в прямом и переносном смысле, являлся Князев. У Князева была огромная гидроцефальная голова с медовым редколесьем на своде черепа. Именно такая и нужна, чтобы размышлять о тайнах человеческого космоса — органах и тканях. Князеву лучше думалось, когда он, накрутив на пальцы медовый сноп волос, выдирал его вместе с луковицами. Восстановлению волосы не подлежали, потому глава кафедры неумолимо лысел. Его большие скорбные глаза под навесом широкого лба казались еще огромнее за счет щегольских плюсовых очков.

«Уфологи не там ищут, — думала Лаврова. — Вот он, зеленый человечек, припудренный белой рисовой пудрой».

Князев любил науку, она платила ему взаимностью. Князев обожал жизнь, наука не ревновала, она любила его безоглядно. К науке ревновала Ильинична, доцент кафедры патанатомии. Ильинична ревновала ко всем без разбора: к науке, к жене Князева, к ассистенткам, соискательницам, слушательницам курсов повышения квалификации, к любым женщинам и даже мужчинам. Ильинична была русской синеглазой красавицей. Каждое утро она так туго заплетала косу, что кончики славянских глаз слегка приподнимались к вискам. Она казалась сиамской кошкой, ей незачем ревновать, она это знала, но поделать ничего не могла.

У Лавровой было прекрасное настроение, она уже не боялась. Баба Иня обещала, что ничего страшного не случится, когда Лаврова, смеясь над собой, рассказала ей о рождественском гадании. Все верили бабе Ине, она была толкователем снов и примет. В штатном расписании кафедры баба Иня значилась служителем морга, а на деле работала уборщицей. На вид ей было лет сто. Латышский бог, отливая ее в назначенную форму, отвлекся, и биомасса застыла крупными глубокими складками, изрезав поверхность лица и тела, как лава вулкана.

— Маленький трупик означает чью-то смерть и относится к прошлому. А старуха на лодке — скорая весть об этой смерти.

— А верховный судья? — усмехнулась Лаврова.

— Это ты, — сказала баба Иня, перетирая беззубыми деснами свиной рулет, — скорее всего.

У Лавровой в животе что-то екнуло и отпустило. Внутри ее тела потекла душистая малиновая речка домашней наливки. Члены маленького дружного коллектива их кафедры и гости галдели, сдвигая бокалы.

— Себя не потеряй, — прошамкала баба Иня.

Лаврова увидела совсем близко ее мутные, слезящиеся от старости глаза.

— Что? — переспросила Лаврова и тут же отвлеклась.

К ней тянулся докторант профессора Князева. Они лихо чокнулись, и малиновые капли из ее рюмки, сверкнув, взлетели и растворились в чистом как слеза медицинском спирте.

* * *

Лаврова заправила растительным маслом салат из квашеной капусты. В дверь позвонили, она выключила газ, накрыла крышкой скворчащую на сковороде картошку и пошла открывать. Щелкнув замком, выглянула из квартиры. На пороге стоял маленький круглый человечек. Колобок из колобков. Золотой призер чемпионата самых круглых человечков Алматы и Алматинской области.

— Лаврова Наталья Валерьевна?

— Да, — удивилась Лаврова.

Колобок отодвинул ее, прошел в коридор и стал стягивать пальто.

— Я из военной прокуратуры, Хадаев Фарид Алимович. — Он вытащил удостоверение с гербом и тут же снова засунул его в нагрудный карман пиджака. — Можно пройти?

— Да, — кивнула Лаврова, глядя в спину колобка, уже уверенно катящегося в гостиную.