Необязательные отношения

— Это озарение мне не симпатично, — перебила его Лаврова и ткнула ногтем в лицо с глазами без зрачков.

Костя закрыл ей рот поцелуем. Лаврова не заметила, как упустила шанс узнать его. Костя не заметил, как снова простил ее.

Косте нравился этот художник, ей нет. Она листала страницы без особого интереса, когда «Играющие мальчики» вдруг зацепили ее сознание. Лаврова, перелистав страницы, вернулась к репродукции. Что имел в виду художник? Парадоксальную связь между игрой и реальностью? Занесенный камень в руке как угроза и символ власти, первая ступень неосознанной, еще по-детски наивной жестокости. Высвеченный контраст между другом-врагом, между прошлым и будущим и пугающе бездумная легкость этого превращения. Какая все же тонкая, едва заметная грань, переход за которую не оставляет надежды на прежнюю жизнь.

— Что думаешь? — услышала она голос Кости.

— Неплохая иллюстрация к опытам над поведением человека, — отшутилась Лаврова.

— Хочешь посмотреть на экспериментатора? — Костя перевернул страницы, его палец на мгновение коснулся огромного, неподвижного глаза в центре купола.

— Что это?

— Неканонические Овручские фрески. Теперь вообрази этот глаз в реальном масштабе, а потом представь во вселенском.

На фоне привычного Костного голоса «всевидящее, химерическое» око вибрировало расходящимися концентрическими волнами, многократно дублируя радужку и склеру, в центре которой покоился неподвижный зрачок-глаз. Странный, будто танцующий Каин с огромным цветком парил в небесных волнах химерического ока. И словно уже лишенный высшего интереса Авель недвижно и мертво лежал в весенней траве.

— Не будет возмездия, — откликнулась Лаврова. — Все как всегда.

— Почему ты так решила?

— Он не «взирает на злобу и жертвы людей». Его глазное яблоко заведено кверху, — ноготь Лавровой перечеркнул химерическое око снизу вверх. — Видишь? Ему по барабану.

— Тогда зачем ему понадобилось начинать эксперимент, столкнув братьев лбами?

— На практике подгонял человеческую этику и мораль к своему ГОСТу, — резко сказала Лаврова.

— Грешница! — Костя легко куснул мочку ее уха.

— Боишься?

Лаврова обернулась к нему и жестко сверкнула глазами. Костя неожиданно отшатнулся и заморгал.

— Боишься, — удовлетворенно констатировала Лаврова и засмеялась.

Он растерянно провел ладонями по глазам, словно проверяя себя.

* * *

Лаврова приоткрыла глаза. В оранжевом круге света на краю дивана сидел Костя с замершим над бумагой карандашом. Он не мигая смотрел на Лаврову. Она сладко потянулась и, нагнувшись, неожиданно выхватила листок.

— Здорово! — восхитилась она, рассматривая рисунок. — Как две капли воды.

— Так себе.

Он вынул из ее рук набросок и разорвал пополам.

— Вот балбесина сумасшедшая! — воскликнула она в сердцах.

Ей было не по себе. Ее только что разодрали надвое.

— Зачем ты это сделал?

— Ты другая. Ты лучше.

Рисунок распался на клочки, покрыв белыми хлопьями простыни. На Лаврову с укором смотрел ее собственный глаз, выколотый безжалостными пальцами одержимого перфекциониста. Ее бесстыжий, алый от крови ночного светильника глаз.

— Ты распилил меня на куски!

— Мне так нужно, — упрямо сказал он.

Он лег, повернувшись к ней спиной. Лаврова прижалась к Косте всем телом. Она не знала, как защитить любовника от него самого. Он целовал ее ладонь, каждый ее выступ, каждую впадинку. Его дыхание обжигало кожу ладони, запястья, кончиков пальцев.

— У тебя получится. Уже получилось.

— Не знаю.

— Зато я знаю, — объявила Лаврова.

Перед ее мысленным взором возникли обнаженные модели Сальваторе Фьюме. Ей хотелось стащить Костины рисунки. Лаврову обуревало тщеславие.

Глава 10

Лаврова, не раздумывая, принимала Костю целиком, и ей казалось странным, что он каждый день будто открывает ее заново. Он мог целую вечность вглядываться в ее лицо, рассматривать ее тело, затем внезапно закрывал глаза, и тогда его лицо кривилось, словно от боли.

— Перестань на меня таращиться!

— Не могу, — улыбался он.

— Как ты не понимаешь? — раздражалась Лаврова. — Я представляюсь себе подопытным кроликом. Объектом научных исследований безумного перфекциониста.

Он продолжал смотреть на нее, когда она засыпала. Чувствуя его взгляд, Лаврова терпела, сколько могла, пока ресницы не начинали трепетать. Тогда она открывала глаза и резко отворачивала голову в сторону. Она отчего-то испытывала неловкость, словно подглядывала за тем, кто подглядывал сам.

— Зачем ты это делаешь, когда я сплю? — спрашивала Лаврова.

— Не знаю, — он краснел и отворачивался.

— Зачем? — злилась Лаврова.

— Это так красиво, — ответил он.

— Блаженный, — решила Лаврова.

Ей стало его жаль. Ненадолго.