– Я тут, – шептал он. Поднял её, дивясь тому, насколько она легка. Поднять её по лесенке было непростой задачей, но он с ней справился. Прижимая её к себе, выбрался из кареты и соскользнул на землю. Отнёс её на несколько шагов в сторону и с величайшей бережностью уложил на подстилку из сосновых иголок. Действуя быстро, развернул ткань. Имоджин задышала ровнее.
Мох вернулся к карете и ещё раз спустился вовнутрь. Когда приблизился к опущенным занавескам кровати, из-за них высунулась рука. Рука была женской, с длинными пальцами и голубоватыми сильно отросшими ногтями. Кожа была белой, как личинка жука. С бешено колотящимся сердцем Мох осторожно снял меч со стены. И выровнял его острие по телу за занавесками. Бледные пальцы шевельнулись, медленно, будто воздух ощупывали. Руку Моха била жуткая дрожь. Стиснув зубы, он приготовился нанести удар через ткань. Это была настоящая Элизабет, монстр, втиснувшийся в тело утонувшей девочки, монстр, убивший Радужника.
Он ощутил горячее дыхание на шее. Быстро обернулся, но там никого не было. Царапающие звуки раздавались снаружи кареты. Белая рука, слепо шаря, хлестнула его, оставив красные царапины на предплечье. Потом она ухватила его – крепко. Сила её была поразительной. Пальцы сомкнулись вокруг запястья, и он почувствовал, как кости трутся друг о друга, будто камни. Что-то невидимое и горячее змеёй скользнуло ему в открытый рот. Он давился, не в силах дышать. Из-за занавески появилась вторая рука. Она ткнула большим пальцем ему прямо в нёбо, а бледные пальцы потянулись к его глазам. Дёрнув головой, Мох покрепче сжал в руке меч. Понимая, что всего секунды отделяют его от смерти, он ударил мечом сквозь занавеску в то, что лежало за нею. Раздался ломящий уши визг, и руки ослабили хватку. После третьего удара лезвие вернулось покрытым кровью. Руки отпали, и Мох отлетел назад, уронив меч из рук на пол. Он жадно задышал. Звуки снаружи кареты смолкли.
Несколько секунд – и Мох вполне пришёл в себя, чтобы стоять на ногах. Подняв меч, остриём его откинул занавеску. Среди шелков лежала окровавленная женщина. Таких длинных волос, как у неё, Мох не видел никогда – белые, запутанные в узелки. Её глаза были окрашены светлейшим из оттенков голубого. Мох упал на колени и схватил недвижимые руки, вытянул их в слабом свете. Каждую руку покрывали тонкие белые шрамы, как браслеты из ниток. Это была Мемория. Она закричала и вырвала свои руки. Сила рывка качнула Моха вперёд. Мемория вцепилась в него и свалилась на пол кареты. Он ухватил её за колено, но она откатилась прочь. Ударила в пол кулаком, и потайной люк, провалившись, скрыл её из вида. Пока Мох добрался туда, люк встал на своё место. Он колотил по нему нещадно, но люк так и не открылся.
Ошалевший от увиденного, Мох выбрался из кареты на прохладный, омытый дождём воздух. И только когда его ноги оказались на земле, он понял, что вынес с собой меч. Мемории нигде не было видно. Глянув на Имоджин, убеждаясь, что она в безопасности, он торопливо завернул меч в рубашку и закрепил его на рюкзаке. За спиной громоздилась карета. Что бы ни скреблось снаружи – оно пропало. Возможно, ему показалось. На опушке было тихо. Мох поискал Меморию в близлежащем лесу – безуспешно.
Потрясённый, он пошёл обратно, туда, где Умелец Ворон сражался с Эхом. Мох не понял, что тут произошло. Понял только, что Умелец Ворон пожертвовал собой, чтобы дать Моху возможность спасти Имоджин. Как именно пришёл он к такому решению, сказать было невозможно. Глядя в воду, бегущую под скалой, Мох понял, что, и не понимая всего, он не мог не быть признательным за добро.
На куче того, что осталось от исчезнувшего Эха, Мох нашёл шесть стеклянных куколок. Он чисто вымыл их в луже и глянул в них на просвет. Сначала решил было положить их себе в рюкзак, но потом передумал. Они ему не нужны. Невзирая на ужасающее обличье Эха, была в этом чудище какая-то глубокая печаль. Одну за другой Мох побросал стекляшки в воду. Те вспыхивали на мгновение, перед тем как пойти на дно. Опустившись на колени, он склонился перед водопадом. Прижав голову к камню, позволил себе неторопливо разобраться в скрытом смысле того, что в карете оказалась Мемория. Она и была ведьмой, всё время. Мох перевернулся на спину, и капли дождя смешались с его слезами.
Опасаясь возвращения ведьмы, он поднялся. Медленно пошёл обратно, туда, где оставил Имоджин. Она пропала. Он обежал карету, выкрикивая её имя, пока не услышал её голос, зовущий его. Идя на голос, он пришёл к глубокой выемке в скале. Имоджин сидела на корточках, мягко убирая пряди чёрных волос с серого личика Элизабет. Когда Мох спустился к ним, то заметил, что ногти на руках Элизабет поломаны и покрыты кровью. В подушечках пальцев застряли занозы от деревянной обшивки кареты.
– Когда я нашла её, она лежала лицом вниз, – сказала Имоджин. – Мёртвая.
– Имоджин. – Только это он и смог выговорить, крепко обняв её. И долго держал так. – В карете была Мемория, – сказал, отпустив Имоджин. – Она и была ведьмой.
Имоджин в замешательстве глянула на него.
– Мох, как?