Необходимые монстры

Дверь вела к основанию широкой карстовой воронки. Вогнутые известняковые стены вздымались вокруг, словно тающий храм. Дно выстилало море папоротника. В центре сквозь пелену мороси Мох разглядел каменный бюст. Явно старинный, он был испещрён трещинами и зарос лишайником. Мох пошёл к нему, раздвигая доходившие до колена перья папоротника, за ним медленно ковыляла бумажная мумия. Бюст – голова с двумя обоеполыми лицами – стоял на постаменте из ископаемого камня. Мох обошёл его, сопровождаемый взглядом мумии. У него не было сомнений: они пришли куда следовало. Обрадованный, он запрокинул голову. Круг неба то и дело перечёркивали ласточки. Стекающая вода проделала глубокие бороздки в крутых известняковых стенах. Могила Аурели была местом великого покоя, и всё же место это потихоньку исчезало. Мороз и дожди подточат рухнувшую пещеру, пока однажды от неё не останется всего лишь ложбинка с крутыми стенами. Эта мысль заставила Моха склонить голову. Утверждалось правдивое видение будущего: существование – вещь хрупкая, время, им отпущенное, кратко.

Некоторое время он постоял, позволяя падающей воде омывать лицо, как вдруг понял, что бумажное существо больше не движется. Оно угасло на мшистой плите, подальше от света, завершив краткое своё предназначение сопроводить Моха к пещере. Оболочка его уже начала сваливаться в лужу воды. Интересно, подумал Мох, сколько же долгих лет ждало оно, дремлющее, в тишине подземелья. Припомнив потревоженную паутину у входа, он подумал, уж не Мемория ли заходила туда. И решил: нет, не она. Скорее всего, собиралась прийти, но её отвлекло их прибытие.

– Мох. – В двери, ведущей в пещеру, стояла Имоджин. Лицо её было покрыто потом, все руки в царапинах. Она всё ещё держала меч, которым обезглавила Меморию. – Ты хоть понятие имеешь, как трудно было прорубаться сквозь те корни? Они знай себе заново отрастали. И совсем не простая задача – нестись за тобой по всем этим изгибам и поворотам аж сюда. – Она прошла по тропе, проложенной Мохом в папоротниках, до бюста, приостановилась на миг, разглядывая фигуру из размокшей бумаги на плите. – Так это и есть она? Могила Аурели. – Имоджин указала на оцелус, висевший над статуей.

– Да, – произнёс Мох, склоняясь к бюсту. Ощупывая его руками, он всё гадал, чего ему не достаёт. Зачем бы Радужнику рисковать своей жизнью (и жизнью Моха), чтобы доставить оцелус к могиле Аурели? Мох исходил из того, что это просто символический жест. Он слышал как раз о такой традиции в некоторых религиях. Приношение камней на могилу было способом вспомнить и почтить умершего. Только это никак не вязалось с Радужником. Тревожило же Моха то, что этот оцелус не был пассивен: камешек был маленьким средоточием энергии, как яйцо или семя.

Мох обратился к Имоджин, которая натянула на голову капюшон и села на землю у основания статуи:

– У тебя перочинный ножик есть?

Та раскрыла глаза: убаюканная звуком дождя, она почти спала.

– Что? Хочешь инициалы нацарапать?

– Имоджин.

– Оʼкей, ладно. – Она вынула из кармана небольшой нож и отдала его. Мох раскрыл лезвие и ткнул им в корку лишайника на одном из лиц. Имоджин встала, любопытствуя: – Что ты делаешь?

– Хочу посмотреть, что под этим. – По мере того как счищался лишайник, проступал выветрившийся зелёный камень с металлическими вкраплениями. У глаз были вылеплены зрачки, которых прежде не было видно. Ободрённый Мох продолжал скрести. Очистив тонкий нос, он перешёл к губам. И здесь лезвие ножа скользнуло в чёрную дыру. – Тут отверстие. Зачем бюсту отверстие? – Когда зачистка закончилась, они увидели между верхней и нижней губами эллиптическое пространство. Пока Мох раздумывал над этим открытием, Имоджин схватила из воздуха оцелус и сунула его в дыру. Тот подошёл почти идеально.

– Мне интересно, отхватим ли мы награду? – сухо сообщила она.

– От, дерьмо! – ругнулся Мох, оттаскивая девушку назад. Из отверстия полилась вязкая тина цвета мёда.

– Фу-у! – брезгливо сморщилась Имоджин.

Мох с Имоджин отступили, следя за тем, как тина лилась по памятнику, растекалась по земле, образуя ручейки и разводы.

– Что творится? – спросила Имоджин.

Мох покачал головой.

– Помоги мне землю очистить.

Опережая поток, они принялись вырывать папоротник и отшвыривать по сторонам камни, позабыв о холоде и сырости. Тина тем временем густела и темнела.

– Смотри, – сказал, указывая, Мох. – Внутри там что-то меняется, ветвится как бы. Они разрастаются. – Проявился набросок извечного рисунка природы. Части его, самоподобные по замыслу, были сходны рекам, геологическим разломам, береговым линиям и прожилкам листа. Поначалу за построениями, наростами и соединениями ветвей, появлявшимися из самых первых частей, следить было легко, но вскоре преобразования сделались неизмеримо более сложными.

– Мы видим рождение, – прошептала Имоджин. – Вот почему Радужник так рвался вернуть оцелус. Боже, это ж волшебство!