Мох швырнул визитку в камин, где та, упав, всколыхнула пепел. Он всматривался в Имоджин – в движения её губ, изгиб шеи, в яркий румянец кожи под ключицей. Её утончённые манеры до того не вязались с первым впечатлением, что он подумал, уж не близняшка ли она. Имоджин расстегнула пальто. Он отвёл взгляд.
– Не возражаете? У вас тут тепло. – Мох повесил пальто на вешалку у двери. Рука его задерживалась на складах, улавливая остатки тепла её тела. Отпустил. Вернувшись к камину, взял кочергу и смешал визитку с пеплом.
– Ну, вот вы меня нашли, не намерены ли рассказать, зачем вы здесь?
Они услышали шаги. Имоджин встала и повернулась к двери.
– Вы меня помните?
На пороге стоял Радужник. Оцелусы поплыли по комнате и выстроились кружком над его головой.
– Да, – произнёс он. Голос звучал неприветливо. Под кожей черепа чередой пробежали слабые молочно-белые огоньки. Мох внутренне напрягся. Такой тон не предвещал ничего хорошего.
– Я надеялась, что вспомните. Так будет легче, – сказала Имоджин. – Я не знала, чего ждать. Мы виделись всего один раз, да и то недолго. Но я никогда этого не забывала.
– Вам лучше побыстрее объясниться, – предложил Радужник.
Мох молчал. Ему нужно было время, чтобы переварить новое развитие событий. Имоджин втянула в себя щёки и, по-видимому, пришла к какому-то решению.
– Могу я сначала показать вам кое-что? Это поможет вам понять то, что мне придётся сказать.
Радужник глянул на Моха, тот кивнул. Поднявшись, Имоджин сняла ключ на шнурке со своего запястья. Присела перед сундуком. Мох завёл руку за спину и сжал в ладони рукоять револьвера.
– Медленно, – произнёс он.
– Полегче, Мох, – сказала она, поворачивая ключ в замке. Две дверцы распахнулись наружу. – А вот и мы.
Мох отпустил оружие.
Внутри сундук был разделён на небольшие отделения. Вверху планка удерживала ряд миниатюрных книг. Большинство были переплетены в кожу и перевязаны замызганными ленточками, но некоторые представляли собой связки рукописных листов, а то и разрозненные листы бумаги, сложенные и запечатанные воском. Под полочкой с книгами в ряд выстроились бутылочки с настойками и препаратами, помещёнными в желтоватую жидкость. Запечатанные свинцом бутылочки помещались на полке в пазах, не дававших им биться друг о друга. Восемь ящиков с надписями от руки были разложены на дне сундука. К внутренней стороне левой дверцы костяными зажимами крепилась папка. Она была перевязана той же самой лентой, что и книжки. Именно эту папку Имоджин извлекла и вручила Радужнику.
Выражение его лица оставалось непроницаемым, когда он тянул за ленту, высвобождая четыре листа толстой бумаги. Подошёл с ними к столу и расположил на нём в ряд.
– Где вы это взяли? – спросил Радужник. Грозные нотки исчезли из его голоса.
Имоджин не ответила, вместо этого она следила, как он изучает работы. На каждом листе были тщательно выполненные рисунки тушью. Радужник не касался бумаги, а водил рукой, словно бы повторяя штрихи художника. Анатомические сечения человека сливались с формами животной и растительной жизни. Были грибковые фигуры – морские и даже доисторические формы жизни. Мох взял со стола большое увеличительное стекло.
– Странно, – сказал он, глядя на Радужника. – Даже при увеличении число мелких деталей растёт. Им, кажется, конца нет. Это у кого ж такая рука или такой глаз, чтоб сотворить что-то подобное? – Он положил лупу на стол и обратился к Имоджин: – По виду, они очень старые.
Имоджин опустила взгляд.
– Был и ещё один. Его украли из моей комнаты на Полотняном Дворе. Я сглупила. Вынула их посмотреть и уснула. – Мох разглядывал её профиль. – Шум в комнате разбудил меня. Там был кто-то ещё. Я гналась за ними, но они улизнули. – На лице её появилось то самое выражение, что было знакомо Моху по штольне, изумлённое и убийственное. – Им повезло, а вот мне не так. Для меня эти рисунки были сокровищами, немало лет я размышляла над ними.
– Откуда они у вас? – Радужник перевернул один лист и внимательно рассматривал обратную сторону.
– Я ещё девочкой была, когда наш семейный дом подожгли. В том пожаре я потеряла мать. Спустя годы вернулась. К тому времени там совсем немного осталось, лишь часть фундамента проглядывала из сорняков. Я знала о месте, где мой отец хранил свои самые большие секреты. Восстановила это место по памяти, да и повезло здорово: сундук закопали возле фундамента, там, где когда-то был винный погреб. Там я его и откопала.
– Как же вы узнали о тайнике, если он был секретом отца? – спросил Мох.
– От своих детей секретов не утаишь, – сказала Имоджин.
– Что вам о них известно? – спросил Радужник. Он вернул рисунок на место среди других.
– Знаю, что они, как Мох сказал, старые. Лежали в сундуке, когда я нашла его. Знаю, что сундук был украден.
– Зачем вы показываете их нам? – спросил Мох.
– Как раз подхожу к этому. – Имоджин повернулась к Радужнику. – Радужник, я помню. А вы? Тот раз, когда мой отец привёл вас к нам в дом. Нас отправили в садик, пока родители выясняли отношения. Вы помните, что показали мне в тот день?
– Да, – прозвучал ответ.
Откровения