Необходимые монстры

– Я видел эту женщину, Имоджин, на Полотняном Дворе в день, когда она приходила в магазин, – начал Оливер, пристально глядя куда-то в сторону. – Стояла ночь. Она была одна. Большинство торговых точек уже позакрывались. Я вместе с Эндрю стоял в том конце, где продают фрукты. И вдруг ни с того ни с сего мне стало плохо. – Оливер был сам не свой. Перестал говорить и растёр всё ещё тлеющие искорки на земле одной из своих металлических ног. – Я чувствовал, как что-то невидимое воздействует на меня, будто старается ко мне в тело влезть. Поначалу у него не получалось, потом вдруг нашло лаз. Скользнуло мне в рот и в уши, даже в уголки глаз. Тыкалось всюду, где хоть какая-то дырочка имелась, прости Господи, как слепой пальцами. Как внутри оказалось, ощущалось как тепло, присутствие. Это длилось всего несколько минут, после чего оно ушло из меня, и я очнулся на земле. Пошёл за той женщиной. По странному выражению её лица мог понять, что она чувствует то же. Не знаю, что происходило потом, потому как опять потерял сознание. Эндрю уверяет, что у меня что-то вроде припадка случилось и что я в бреду про какие-то странные огни говорил. Он говорил, что, пока я на земле дрыгался, он видел демона, проходившего сквозь лошадиные стойла, гиганта, сплошь покрытого пылью. Я попробовал было выбить из него описание поточнее, но малый только одно и твердил: гигант. – Оливер сплюнул на пол.

– Оливер, а ты и впрямь уверен, что хочешь этот сундук? – спросил Мох, понизив голос.

Оливер взмахнул кулаком.

– Ну ты, задавака мерзкий. Мне насрать с высокой горы, коли ты не поверил ни единому моему слову, Ламсден, просто принеси мне сундук. – Мох, сильно хромая, уходил в темноту. – Даже не сомневайся, – закричал Оливер ему вслед, – если что, я сдам её Агнцу.

Мох шагнул в какой-то входной проём и следил за тем, как Оливер уходит со двора пекарни. Как только Оливер повернул за угол, Мох поковылял за ним. В нынешнем его состоянии и думать было нечего о том, чтобы проследить за человеком, шедшим обычным шагом, но Оливер передвигался медленно и осторожно на своих птичьих ногах. Возможно, он и привёл бы Моха к Имоджин.

Путь Оливера лежал мимо пекарни. Фасад здания остался от времён, когда даже промышленным постройкам придавалось выражение властности. Чёрная легковушка урчала на фоне широких ступеней, ведших к скрытым дверям и высившимся колоннам с изящными капителями[12], поддерживавшими тяжёлый карниз. Следы выхлопных газов поднимались сквозь дождь от машины. Мох вовремя остановился, увидев, как Оливер забирается на заднее сиденье. Он нырнул под зонт, который держала раскрытым та самая женщина, что размешивала ему воду в ванне. Она сложила зонт и села за ним в машину. Плотно захлопнулась дверца. Мгновение спустя автомобиль, взревев, умчался, эхо его двигателя отразилось от окружавших зданий.

Мох отыскал лестницу. На ней было полно мусора, но в остальном она была пуста. Сознание его заполонил один образ – возвышавшаяся фигура, которую он видел запряжённой в чёрную карету. Тогда чудище и карета показались ужасным видением, на какое он набрёл из-за своего любопытства к собаке. Рассказ Оливера представлял всё в ином свете. Ясно было, что ведьма, преследовавшая Имоджин, преследовала и его тоже. Он должен был предупредить Радужника.

Ведьмы и гиганты. «Обалдеть, – подумал Мох, – просто обалдеть».

Опилки и клей

В свой первый год в брикскольдской тюрьме Мох оказался свидетелем того, как один молодой человек (постарше Эндрю, но не слишком) умер от заражения крови. Во время грубой игры в футбол юношу столкнули в сточную канаву, что тянулась вдоль игровой площадки. Выбираясь из мутной воды, тот порезал ногу о кусок ржавой трубы, утопавшей в мягкой грязи. За какие-то часы то, что казалось поверхностным порезом, начало опухать, появились признаки гангрены. Всю ночь юноша метался в жару, а от раны по венозным протокам на его бледных ногах расходилась краснота. Кто-то из заключённых постарше принёс ему одеяла и чаю, однако заражение было неукротимо, и, несмотря на грубые слова ободрения, исход сомнений не вызывал. Утром Мох видел, как служители потащили тело, завёрнутое в заплесневелый покров, на двор для кремации.

Звуки, что издавал кустарный саван на тюремном полу, забыть невозможно. Воспоминание подняло Моха, заставило, превозмогая боль, сойти с лестницы и пошагать к дому корабела. Дом обещал сухое, тёплое и укромное место для принятия синиспоры. Он отыщет Радужника, как только силы восстановятся.

Понадобился час, чтобы добраться до Загульных Полей. Слабоосвещённые авеню и поросшие деревьями сады радушно предоставляли укрытие. Он дошёл до мраморного фонтана в центре безлюдной площади, сдавленной со всех сторон внешне молчаливыми зданиями. Ненастная погода загнала обитателей в средоточия тепла в их домах. Мох дрожал в тени морского божества, тщедушного тела в сравнении с его чешуйчатыми руками и щупальцами, сплетёнными в стилизованных рыб – все с разинутыми пастями и вытаращенными глазами.