– Пошла вон отсюда! – рявкнул Мох. Собака гавкнула и зарычала. Из ночи вышли ещё несколько собак. Большинство, как и первая, были крупными, но были среди них и такие, что поменьше, повизгивающие по краям кольца. Имоджин забормотала. Мох подхватил её покрепче. И пошёл вперёд, ожидая нападения в любой миг. Сразу же поднялась возня за его ногами, кто-то тыкался в заживающую рану на икре. Позади раздался резкий свист. Мох резко обернулся, но никого не увидел. Наверное, послышалось. Стая собак сорвалась вон следом за невидимым вожаком в подлесок.
Мох поднялся по широким ступеням к входной двери. Она была заколочена, но нескольких ударов ногой хватило, чтобы отбить прогнившие доски. Он внёс Имоджин в темноту и прислонил её к первым ступеням лестницы. Пристроил её голову к стойке перил, как к подушке. Удостоверившись, что девушка не повалится вперёд, вернулся к двери и, как мог, надёжно забаррикадировал её сорванными досками. Прежде чем приколотить последнюю, выглянул наружу. Тощая человеческая фигурка показалась на секунду, но потом исчезла в пурге.
– Обалдеть, – пробормотал он, вбивая на место последнюю доску.
Даже при плохом свете было ясно, что громадные куски пола прогнили и провалились. Мох стоял у стен большой гостиной и старался не думать про то, что лежало внизу. Он перенёс Имоджин в северный конец комнаты и положил её на плитки перед громадиной камина. Она была недвижима, а руки её были холодны, как камень. Мох укутал её в одеяло и навалил сверху всю одежду из своей котомки. Сделав это, взялся разводить огонь, воспользовавшись деревяшками, найденными в комнате. Вскоре отблески пламени заиграли на керамической подставке в камине. Мох вернулся к Имоджин и устроил её подальше так, чтобы она была защищена от прямого жара, но всё равно находилась бы в тепле. Сидя, скрестив ноги, возле неё, он держал девушку за руку и подбрасывал в огонь куски сухого сгнившего дерева.
Снаружи около дома надрывалась лаем стая собак, пока донёсшийся издалека свист не угомонил их.
Дом кукольника
Когда забрезжил дневной свет, Мох закончил многочасовой спор с самим собой и поднялся по лестнице, чтобы осмотреть остальные помещения дома. Он давал слово лежавшей без сознания Имоджин, что станет отлучаться каждый раз не больше чем на пять минут. Ночь была полна почти неодолимого напряжения от незнания, что или кто лежит себе спокойненько в тёмных комнатах. Как только глаза его стали различать окружающее, он поцеловал Имоджин в холодный лоб, подбросил дров в огонь и вновь направился к лестнице.
Всё его воображение не смогло бы подготовить к тому, что он обнаружил. Наверху оказалось восемь комнат, заполненных пропылёнными куклами и задниками-декорациями, изготовленными изо всех мыслимых материалов. Многие из задников – магазины, гостиные, оперные сцены – лежали почти разрушенными под воздействием времени, дождя, сочившегося сквозь крышу, или, судя по какашкам на полу, любопытства енотов. Куклы в искусных костюмах свисали с тянувшихся от стены к стене проволок или были запиханы в ящики и шкафы. Инструменты часовщика беспорядочно валялись по лавкам. Обрезки ткани горами возвышались вокруг швейных машин, тронутых ржавчиной. Допотопные фотоаппараты кивали на треногах, а линзы их объективов пялились из картонных коробок. В последней комнате среди беспорядка он отыскал кровать. Расчистив завалы, нашёл вполне подходящий матрас. Поблизости стоял сундук из кедрового дерева, в котором нашлось несколько одеял, каким-то чудом сохранившихся почти нетронутыми.
Мох очень постарался поудобнее устроить постель и разжег небольшой очаг. Когда в комнате стало тепло, он перенёс Имоджин наверх и положил в одеяла. Из одежды, которой уже не нужно было укрывать, он соорудил подобие подушки и подложил её девушке под голову. Та была без сознания уже несколько часов, и Мох опасался, что она не переживёт ночь. Он лёг с нею рядом, дав обещание, что больше от неё не отойдёт.
Утром солнце пробилось в комнату. По лицам кукол двигались тени, на мгновение придавая им жизнь. Должно быть, подобное представление разыгрывалось много раз в такие дни за годы, пока дом стоял заброшенным. Было ясно, что кукольник покинул его в спешке. Высылки с острова Козодоя были скорыми и грубыми, и нигде они не были скорее и грубее, чем в сельских районах, на землях которых семьи жили столетиями. Мох лишь вообразить мог, на что это было похоже: кукольника выпроваживают из дома, хранилища дела его жизни, а то и в самом деле стволами винтовок подталкивают – вот как это происходило.
К середине дня комната опять погрузилась в сумрак, когда подоспел новый снежный фронт. Мох поел индейки с печеньями из своей котомки. Ранним вечером он опять лёг на кровать рядом с Имоджин и смотрел за игрой пламени на стенах.